Мастера афоризма. Мудрость и остроумие от Возрождения до наших дней
Шрифт:
Иначе расставленные слова обретают другой смысл, иначе расставленные мысли производят другое впечатление.
Истина и справедливость – точки столь малые, что, метя в них нашими грубыми инструментами, мы почти всегда даем промах, а если и попадаем в точку, то размазываем ее и при этом прикасаемся ко всему, чем она окружена, – к неправде куда чаще, чем к правде.
Когда бы каждому стало известно все, что о нем говорят ближние, –
Лучшее в добрых делах – это желание их утаить.
Лучшие книги те, о которых читатели думают, что они могли бы написать их.
Любое исходное положение правильно – и у пирроников, и у скептиков, и у атеистов, и т. д. Но выводы у всех ошибочны, потому что противоположное исходное положение тоже правильно.
Любознательность – та же суетность. Чаще всего люди стремятся приобрести знания, чтобы потом ими похваляться.
Люди делятся на праведников, которые считают себя грешниками, и грешников, которые считают себя праведниками.
Люди не могут дать силу праву и дали силе право.
Люди почти всегда склонны верить не тому, что доказуемо, а тому, что им больше по вкусу.
Мы любим не человека, а его свойства. Не будем же издеваться над теми, кто требует, чтобы его уважали за чины и должности, ибо мы всегда любим человека за свойства, полученные им в недолгое владение.
Мы никогда не живем, а лишь располагаем жить.
Мы ничего не поймем, если будем читать слишком быстро или слишком медленно.
На мой взгляд, Цезарь был слишком стар для такой забавы, как завоевание мира. Она к лицу Августу или Александру: эти были молоды, а молодых людей трудно обуздать; но Цезарь, казалось бы, должен был проявить большую зрелость ума.
Нас утешает любой пустяк, потому что любой пустяк приводит нас в уныние.
Нехорошо быть слишком свободным. Нехорошо ни в чем не знать нужды.
Ничто так не согласно с разумом, как его недоверие к себе.
Нос Клеопатры: будь он чуть покороче – облик земли стал бы иным.
Обычаю надо следовать потому, что он обычай, а вовсе не из-за его разумности. Меж тем народ соблюдает обычай, твердо веря, что он справедлив.
Он
Пример чистоты нравов Александра Великого куда реже склоняет людей к воздержанности, нежели пример его пьянства – к распущенности. Совсем не зазорно быть менее добродетельным, чем он, и простительно быть столь же порочным. Нам мнится, не такие уж мы обычные распутники, если те же пороки были свойственны и великим людям.
Пусть человеку нет никакой выгоды лгать – это еще не значит, что он говорит правду: лгут просто во имя лжи.
С помощью пространства Вселенная охватывает и поглощает меня, а вот с помощью мысли я охватываю Вселенную.
Судить о добродетели человека следует не по его порывам, а по его каждодневным делам.
Только кончая задуманное сочинение, мы уясняем себе, с чего нам следовало его начать.
Ум сугубо математический будет правильно работать, только если ему заранее известны все определения и начала, в противном случае он сбивается с толку и становится невыносимым, ибо правильно работает лишь на основе четко сформулированных начал.
Человек – всего лишь тростник, слабейшее из творений природы, но он – тростник мыслящий. Чтобы его уничтожить, вовсе не надо всей Вселенной: достаточно дуновения ветра, капли воды. Но пусть даже его уничтожит Вселенная, человек все равно возвышеннее, чем она, ибо он сознает, что расстается с жизнью и что слабее Вселенной, а она ничего не сознает.
Человек не ангел и не животное, и несчастье его в том, что чем больше он стремится уподобиться ангелу, тем больше превращается в животное.
Человек творит зло с особенным размахом и удовольствием, когда уверен, что поступает согласно велению совести.
Чем умнее человек, тем больше своеобычности он находит во всяком, с кем сообщается. Для человека заурядного все люди на одно лицо.
Что более сложно – возникнуть или воскреснуть, обрести бытие тому, кого никогда не было, или тому, кто уже был? Разве не сложнее родиться, чем возродиться?
Это письмо так длинно, потому что у меня не было времени написать его короче.
Жан Франсуа РЕЦ
(1613–1679), французский кардинал и политик
В признании ошибок больше величия, чем в несовершении их.