Мастера детектива. Выпуск 10
Шрифт:
Недалеко от домика, там, где видно открытое море, я увидел на воде незнакомый мне блеск. В этом блеске было что–то призрачное. Вокруг стояла тишина и серый мрак.
Я не подумал, что это первый признак рассвета, который блестел на поверхности воды.
Лампа в домике продолжала гореть. Я был очень возбужден, нервы рвались на части, кололи мое тело тысячами раскаленных иголок.
Я убедился, что штора спущена. Тем самым комната была как бы отделена от всего мира. Некоторое время я бессмысленно копался в бумагах, потом уселся в кресло–качалку.
Я довольно долго сидел в кресле, собираясь с мыслями. Глаза мои все время притягивали револьвер, лежащий на столе. Как долго еще продлится это сумасшествие?
И в этот момент я снова услышал во второй раз домового точильщика.
На этот раз я не испугался, хотя он менял место и кружил вокруг меня, как разозленный овод. Будто вокруг меня ходило какое–то невидимое существо, человек, которого я не мог видеть, зато слышал тиканье его карманных часов. О, теперь он остановился там… Вот он медленно переходит вправо… теперь стоит неподвижно у лампы. Показалось, что револьвер вдруг на момент стал матовым, будто кто–то кинул на него тень. Но через минуту холодная сталь снопа блестела, как и прежде. Тиканье домового точильщика отдалилось. Нет, само по себе оно меня не пугало. Наоборот, оно привело меня в себя, потому что я уже знал причину этого звука.
Чего ради Асбьёрн Краг настаивал на том, чтобы взять меня с собой к железной коляске и умершему чужому человеку? Я припомнил его странные речи по дороге, когда он буквально принуждал меня слушать его теорию о том, что должен делать умный убийца. Во всяком случае, он обязательно хотел завести меня в то место, где достаточно было легко толкнуть спутника… сделать незаметное, неожиданное движение, чтобы отправить человека, стоявшего на пути, на тот свет… И почему он пошел своей дорогой, когда я направился на восток, когда меня стал притягивать к себе голос собаки?
За голосом собаки… Мне припомнилось завывание, и меня охватила дрожь. В памяти, будто наяву, возникло эхо ужасного звериного крика… Очевидно, собака должна была находиться в одном из дворов, мимо которых мы проходили, я был в этом уверен, кроме того, я не мог избавиться от мысли об убитом псе лесничего. Он возник у меня перед глазами. У него была длинная шелковистая шерсть и большие удивленные глаза. И тотчас я понял, что вой был для меня призывом и предостережением.
Внезапно я прервал мерное свободное качание кресла, сидел без движения и вслушивался.
Под моим окном раздались какие–то звуки. Треснула сломанная ветка, зашелестели кусты. Это был не ветер. Похоже, будто руками раздвигали листья.
Сразу после этого стукнули в стекло. Один сильный удар. И все. Звук не повторялся. Наверное, это птица, подумал я, птица, которая потянулась к кругу света и ударила клювом в стекло. Но… Через минуту я снова услышал стук в стекло, на этот раз стукнули
Я вскочил и схватил револьвер, почувствовал прохладную рукоятку в ладони. Сейчас я уже не колебался, знал, чего хочу.
Одним быстрым движением я должен поднять штору. Я даже представил, как это будет выглядеть. И сразу, лишь только увижу темное стекло, надо отскочить в сторону. Возбужденная мысль перебирала такие картины: укротитель зверей в зоопарке… он отодвигает засов на клетке и отскакивает в сторону перед большим, таинственным зверем, который приготовился к прыжку. Снова стукнули в стекло, на этот раз решительно и грозно.
Я схватился за шнур шторы и молниеносно дернул его. Штора с шумом побежала вверх.
И тут же отпрянул в глубину комнаты.
В нижнем квадрате окна, черном, как эбеновое дерево, виднелось лицо, ужасное и четкое, прямо передо мной были ярко–красные губы и белый, как мел, лоб.
На этот раз я не закрыл лицо ладонями, я пошел прямо на призрак. Мне помогала смело подойти к окну сильная, хотя и вызванная искусственно ненависть. Я не видел ничего за этим лицом, только чувствовал рукоятку револьвера в ладони, чувствовал, как дикий, неудержимый гнев переполнял меня. Мне хотелось что–то крикнуть, разразиться проклятьями, но изо рта у меня вылетало только нечленораздельное бульканье.
Я поднял револьвер, направив его прямо в лицо, приблизил дуло как можно ближе к стеклу и нажал на спусковой крючок.
Раздался щелчок.
Тихий металлический щелчок будто вбил в мою голову гвоздь…
Я нажал еще раз.
Снова щелчок.
Отвратительное лицо за стеклом оставалось спокойным, не появилось никакой гримасы, ничто в нем не изменилось, веки не закрылись, глаза смотрели так же неподвижно.
Я нажал на спусковой крючок в третий раз.
Тот же самый щелчок, и то же самое ужасное чувство, будто мне в голову вбили металлический гвоздь с широкой шляпкой.
Но на этот раз лицо начало расплываться, ярко–красные губы растрескались, а белый, как мел, лоб стал тускнеть и размываться. Я опустил револьвер. Лицо расплывалось все быстрее, пряталось в темноте и в конце концов скрылось за ее серым плотным занавесом. За окном остался только мрак, а в верхних стеклах окна появился мягкий отблеск бледного незнакомого света.
Я долго стоял неподвижно и всматривался в окно, пораженный тем, что произошло.
Потом осмотрел револьвер, проверил барабан.
Все патроны из револьвера были вынуты.
Глава седьмая
ПРОПАСТЬ
На следующий день я встретил Асбьёрна Крага, который нес под мышкой пачку газет. Он показал мне немецкую газету.
– Здесь пишут о железной коляске, – сказал он.
Я просто кивнул. Однако почувствовав, что должен проявить большую заинтересованность этим экипажем, я обратился к детективу.
– А что там пишут о железной коляске? – спросил я.