Мастера детектива. Выпуск 6
Шрифт:
— Обратно! — сердито крикнул он водителю.
А в вестибюльчике маленькой гостиницы на берегу Сены Шакал задумчиво глядел сквозь стекло телефонной будки. Ничего нового? Что-то сомнительно. Комиссар Лебель отнюдь не растяпа. Наверняка они отыскали таксиста в Эглетоне, наверняка выследили его до Верхнего Шалоньера. И убитую, конечно, нашли, и «рено» хватились, а потом обнаружили машину в Тюле, выспросили станционную охрану. Да они почти наверняка…
Он прошел от телефонной будки к окошечку администратора.
— Пожалуйста,
В 7.30 Лебель вошел в свой кабинет, и тут же позвонил главный инспектор Томас.
— Уж извините, — сказал он. — Этих датчан пока добудишься, да пока они раскачаются… Словом, вы в точку попали. 14 июля датский пастор доложил в консульство о пропаже паспорта. Подозревал, что украли из номера, но доказать не мог — и не стал жаловаться в полицию, на радость хозяину отеля. Пастор Пер Иенсен из Копенгагена. Шесть футов ростом, голубые глаза, седоватый.
— Он, это он, спасибо, инспектор, — Лебель положил трубку. — Звони в префектуру, — велел он Карону.
Четыре полицейских фургона остановились у отеля на набережной Гран Огюстен в 8.30. Номер 57-й они переворотили сверху донизу.
— Прошу прощения, господин комиссар, — обратился владелец гостиницы к невзрачному сыщику, который руководил обыском, — но, если позволите, господин Иенсен уже час как съехал.
Шакал подхватил такси и поехал на Аустерлицкий вокзал, куда прибыл накануне вечером, рассудив, что уж там-то его искать не станут. Он сдал в камеру хранения чемодан с винтовкой, шинелью и прочим облачением Андре Мартена и оставил себе другой — личину и бумаги американского студента Марти Шульберга, а также саквояж со всякой всячиной.
С чемоданом и саквояжем в руках, в темном костюме и белом пуловере, скрывавшем пасторскую манишку, он заявился в жалкую привокзальную гостиницу. Дежурный сунул ему бланк регистрации, а паспорта не спросил, так что даже и Пера Иенсена среди жильцов не оказалось.
У себя в номере Шакал тут же начал менять внешность. Он промыл растворителем седые волосы и снова сделался блондином, а затем — шатеном, под стать Марти Шульбергу. Голубые глаза он оставил, а очки в золотой оправе сменились другими — в массивной роговой, на американский манер. Черные туфли, носки, рубашку, манишку и строгий костюм он уложил в чемодан заодно с паспортом пастора Иенсена из Копенгагена. И, надев другие носки, джинсы, мокасины, безрукавку и штормовку, превратился в молодого американца, студента из города Сиракузы, штат Нью-Йорк.
Около десяти утра преобразившийся Шакал положил в один нагрудный карман американский паспорт, а в другой — пачку французских франков. Чемодан с облачением пастора Иенсена он запер в платяном шкафу, а ключ от шкафа спустил в унитаз. Удалился он пожарной лестницей — только его здесь и видели. Через несколько минут он сдавал саквояж в камеру хранения на Аустерлицком вокзале, и вторую квитанцию положил к первой, в задний карман джинсов. Затем переехал в такси на левый берег, вышел на углу бульвара Сен-Мишель и улицы Юшетт —
За дешевым обедом в прокуренном подвальчике Шакал размышлял, где бы ему переночевать. Он ничуть не сомневался, что пастора Пера Иенсена Лебель уже ищет, а Марти Шульберга начнет искать через сутки, не больше.
— Чтоб он сдох, этот Лебель, — злобно подумал он и, широко улыбнувшись официантке, сказал:
— Спасибо, деточка.
Лебель позвонил Томасу в десять часов: тот глухо застонал и вежливо ответил, что сделает все, что сможет. Положив трубку, Томас вызвал старшего инспектора, который занимался делом Шакала всю прошлую неделю.
— Садитесь, садитесь, — сказал он. — Лягушатники не отстают, они его опять упустили. Теперь он у них болтается в Париже и снова, понимаете, сменил физиономию. А наше дело телячье: обзвонить все лондонские консульства, узнать, у кого пропали или украдены паспорта с первого июля. Негры и азиаты не в счет, из прочих считаются только мужчины выше пяти футов восьми дюймов ростом. Приступайте немедля.
Дневное совещание в министерстве перенесли на 14.00. Лебель докладывал, как всегда, негромко и монотонно, и на него были устремлены холодные, невидящие взгляды.
— Черт побери! — воскликнул министр, прерывая доклад на полуслове. — Ну и везет же этому мерзавцу!
— Нет, господин министр, то есть ему, конечно, везет, а иной раз не очень, но не только в этом дело. Он, понимаете, отлично осведомлен о каждом нашем шаге, знает, что мы предпринимаем. Поэтому он и навострил лыжи из Гапа. Поэтому же убил баронессу де ля Шалоньер и едва-едва успел выскользнуть из силка. Дело в том, что я каждый вечер докладывал вам о своих делах и планах. Мы его три раза ну чуть не настигли. Нынче-то его всполошил арест Вальми, да я вот не сумел ему толком ответить по телефону. Это, конечно, только все-таки в первом и во втором случаях он именно что рано поутру узнал о грозящей опасности.
Вокруг стола презрительно безмолвствовали.
— Если я не ошибаюсь, комиссар, вы уже однажды высказывали подобное предположение, — сухо сказал министр. — Надеюсь, на этот раз оно не голословно?
В ответ Лебель поставил на стол магнитофончик, нажал клавишу — и в тишине конференц-зала зловеще проскрежетал перехваченный разговор. Все замерли в жутком недоумении, не сводя глаз с умолкнувшего аппарата; лишь полковник Сен-Клер, посерев, дрожащими руками засовывал свои бумаги в папку.
— Чей это был голос? — спросил наконец министр. Лебель промолчал. Сен-Клер медленно поднялся, и все оглянулись на него.
— К сожалению, должен сообщить вам… господин министр, что этот голос… это моя близкая знакомая. В настоящее время она живет у меня. Прошу прощения.
Он поспешно вышел и отправился в Елисейский дворец — подавать заявление об отставке. Никто не поднимал глаз.
— Ну что ж, комиссар, — как нельзя более спокойно произнес министр, — продолжайте, прошу вас.