Мастера и шедевры. т. I
Шрифт:
Так ли это? Судите сами.
Юный Пьер Огюст Ренуар был, как все дети, шалуном. В коммунальной школе он на уроках рисовал в тетрадях человечков и получал нагоняй от учителей. Но скоро его школьная жизнь была прервана. Родители Ренуара, жившие в нужде, прочили ему профессию живописца по фарфору, и он с тринадцати лет начал самостоятельно зарабатывать свой хлеб насущный.
— Мне поручали, — рассказывал художник, — расписывать фон маленькими букетиками, которые оплачивались по пять су за дюжину.
Качели.
Шло
Судьба решила по-другому… Кто-то изобрел способ печатания по фарфору, и фабрика закрылась.
Но Ренуар не горевал. Юноша стал расписывать веера, и здесь он ближе познакомился с Ватто и Буше. Он много раз копировал их, и, несмотря на отсутствие школы, этот труд оставит свой след.
Роспись вееров была невыгодна, и юноша копирует гербы, пишет миниатюры, фрески в кафе, а вскоре начинает расписывать шторы.
Ренуар скоро освоил церковные мотивы и поражал хозяина быстротою исполнения. Увидя, что художник пишет фигуры начисто, без разбивки на квадраты, хозяин опешил.
— Увидите, вы кончите тем, что погубите свои способности.
Он не знал, как он был прав. Мастера по росписи штор из Ренуара действительно не получилось, как, кстати, не вышел из него живописец по фарфору…
Но в юные годы сложился характер художника: благородная привычка к каждодневному труду, самостоятельность, неприхотливость, а главное, умение достигать желаемого.
Накопив небольшую сумму денег, Огюст наконец покидает, к величайшему отчаянию хозяина, фабрику штор и осуществляет свою мечту: идет учиться живописи.
Мастерская Глейра. Около сорока учеников, голые стены, измазанные рисунками и карикатурами.
Подиум для моделей, с полсотни крепких стульев — вот и все нехитрое убранство студии.
Ученики — пестрое и шумное сборище, из которого только немногих ожидали лавры художника.
Большинство подстерегали неудачи и беды и, что еще банальнее, «чемодан коммивояжера и отцовский прилавок».
Девушки в черном.
Однако пока они шумели, пели, шутили.
Ренуару было
– Вы, несомненно, ради забавы занимаетесь живописью?
– Ну, конечно, — ответил Ренуар. — Если бы меня не забавляло это дело, поверьте, я не стал бы им заниматься.
Дело в том, что Огюст писал, очевидно, «довольно цветно», а для почтенного метра это было невыносимо. Он ненавидел этот «чертов цвет», который только мешал, по его мнению, ученикам.
«Когда другие ученики орали, мучили натурщиков, беспокоили профессора, — рассказывает Ренуар, — я всегда тихо сидел в своем углу, очень внимательный, очень покорный, изучал модель, слушал учителя… И между тем именно меня они называли революционером..Однажды Огюст, чтобы убыстрить темп обучения рисунку, принес показать свои работы в Школу изящных искусств к Синьолю.
– Берегитесь, — вскричал вне себя Синьоль, — чтобы вам не сделаться вторым Делакруа!
Эти слова были сказаны им при виде слишком яркого, как показалось «академику», цвета этюда.
Пути художников редко бывают устланы розами. Но те испытания, которые послала судьба трем друзьям — Моне, Ренуару и Сислею, — поистине трагичны. Роль мученика, иногда любимая некоторыми живописцами, была ненавистна Ренуару. Когда его работы отклоняли в Салоне, он просто сожалел об этом и потуже затягивал ремень.
А ведь спокойствие вовсе не было свойственно характеру Ренуара. Когда его холст «Эсмеральда» вернулся к нему после Салона в 1864 году, то автор, недовольный живописью и рисунком композиции, уничтожил картину.
– Вообразите, как мне «повезло», — рассказывал художник своему другу Амбру азу Воллару, — в тот же день ко мне явился англичанин, чтобы купить именно эту картину…
Однако у мастера всегда хватало юмора и жизненной силы, чтобы воспринимать все эти невзгоды как должное. Ведь он пишет натуру, а это — главное.
Но денег постоянно не хватало. Ренуар в конце жизни с горечью вспоминал, как он ползал по полу студии Глейра, собирал выброшенные чужие тюбики с красками и выжимал их до последней капли.
Девушка с веером.
«Ренуар приносит нам из дома хлеб, чтобы мы не умерли с голоду, — пишет Клод Моне Базилю. — Недели без хлеба, без огня в очаге, без света — это ужасно…»
Но самому Ренуару в это время жилось не лучше. Он был в долгу у торговцев, и у него не было даже денег на марки. Он говорил тому же Базилю:
«Мы едим не каждый день, но, несмотря на это, я счастлив, потому что, когда дело касается работы, Моне — превосходная компания…»