Мастера и шедевры. Том 2

Долгополов Игорь Викторович

«Дорогие сестры, это мое последнее письмо, может быть. Вся Франция на дорогах, бежит — пешком, на велосипедах, даже на похоронных дрогах — до того давление немцев велико. Мы окружены справа, слева и с севера, я думаю — я буду расстреляна как довольно пожившая. Что же Россия не приходит к нам на помощь?.. Шум адский со всех сторон. Это конец света. Прощайте. Мари».

Это письмо из Парижа пришло в Москву. Оно кружило по Скандинавии и попало к адресату лишь в июне 1940 года.

Кто автор этого письма?

Кто эта женщина?

Мари — это «Девушка, освещенная

солнцем», так хорошо знакомая нам и любимая нами, задумчивая и немного грустная девушка Маша, написанная Валентином Александровичем Серовым летом 1888 года.

Полвека отделяет мирные погожие июньские дни в русском имении Домотканове, когда молодой, еще не известный художник усердно писал портрет юной Маши Симонович, от тех пахнущих гарью дней, когда Мария Яковлевна Львова-Симонович писала письмо к сестрам в Россию. Как драматичны и велики перемены в истории Земли и в судьбах людей за эти пятьдесят лет!

Думается, что история создания Серовым изумительной картины «Девушка, освещенная солнцем», судьба скромной русской девушки Маши и ее семьи, так много сделавших доброго автору шедевра, — история замечательная и говорящая о многом.

Шестьдесят лет хранила у себя Мария Львова, как самое дорогое, письма и рисунки Валентина Серова — хранила как святую память о России, о днях юности, о счастье.

За несколько недель до второй мировой войны, будто предчувствуя неминуемую беду и желая сохранить для Родины эти реликвии, она посылает, из Парижа в адрес Третьяковской галереи этот бесценный дар.

Вот одно из писем юного Серова к Маше:

«13 апреля 1879 года, Москва.

Маша!

Когда ты была в Москве, не правда ли, ты нашла во мне перемену, перемена эта та, что прежде я недолюбливал девочек… они мне все не нравились. Ты вот да Надя (Лелю не знаю) первая простая девочка, с которой можно говорить по душе, хотя я видел вас мало…

Мне бы очень хотелось быть часто у вас — мы бы много прочитали хороших вещей и подружились уж как следует. Живу я, как и прежде, занятия идут обычным порядком, рисую довольно много и с охотой, и если теперь поеду с художником Репиным в деревню, то за лето сделаю огромные успехи.

Видел портреты ваши, довольно худы, у тебя рот немного крив, только ты не обижайся этому.

Извини, что так размашисто. В. Серов».

Это письмо интересно тем, что все названные в нем — и художник Илья Репин, и девочки Маша, Надя Симонович и Леля Трубникова — пройдут через всю жизнь Валентина Серова: будут помогать ему, спорить с ним, любить…

… Никому из грубых надзирателей мюнхенской фольксшуле не приходило в голову, что маленький русский, Серов, принятый в школу осенью 1872 года, вот уже второй год, несмотря на их строгий надзор, живет в своем таинственном и удивительном мире. Для них он просто средний ученик, не очень прилежный и порой угрюмый, которого приходится наказывать за нерадивость и рассеянность.

Часто на уроках Тоша, так прозвали мальчика, забывался и глядел в окно, где за черными острыми крышами домов жалким клочком мерцало чужое небо.

Он мечтал о широких лугах, о

веселых ветрах, о резвых лошадях, о ярком, добром небе России.

Грубый окрик, а порой удар линейкой возвращали его из мира грез на грешную землю.

Девушка, освещенная солнцем.

Лишь длинными вечерами, в тесном и полутемном номере гостиницы, вздрагивая от неведомых шорохов, мальчик оставался наедине со своими мечтами.

Он мечтал… и рисовал. В рисунках Тоша вспоминал все, что ему было дорого.

Белые странички больших альбомов заполняли острые, недетские кроки.

И когда поздно ночью мать возвращалась домой с концерта или из оперы, она нередко заставала сынишку уснувшим над рисунком.

Детство Валентина сложилось трагично. Шестилетний малыш теряет отца — Александра Николаевича Серова, замечательного русского композитора. Мать, Валентина Семеновна, любя музыку, оставляет мальчика на руках друзей и уезжает за рубеж продолжать занятия композицией.

Лишь через два года знакомые привозят Тошу к матери в Мюнхен.

Мир музыки, владевший всеми помыслами Валентины Семеновны, не мог целиком заслонить от ее внимания необычайное дарование сына, и она принимает решение везти Тошу в Париж к Репину, которого близко знала. Так и встретились на Монмартре девятилетний Серов и тридцатилетний, уже признанный художник.

Ежедневно маленький Тоша взбирается на мансарду к Илье Ефимовичу Репину и там, в его мастерской, штудирует гипсы, пишет натюрморты.

А придя домой, рисует, рисует безудержно огромный мир, который его окружает.

У него нет друзей-сверстников, и он растет дичком.

Бесконечной вереницей тянутся дни, заполненные рисованием и живописью.

С недетской энергией преодолевает юный Серов трудности школы. Вот что вспоминает о тех днях Репин:

«В мастерской он казался старше лет на десять… Его беспощадность в ломке не совсем верных, законченных уже им деталей приводила меня в восхищение: я любовался зарождающимся Геркулесом в искусстве. Да, это была натура!»

Геркулес. Эти слова написаны о мальчике десяти лет.

Мать радовалась успехам сына. В редкие дни, когда она была свободна от занятий музыкой, Тоша водил ее по музеям Парижа.

Заросший пруд. Домотканово.

Наступило лето 1875 года, и судьба переносит юного Серова с берегов Сены в Россию.

«Серов рос не по дням, а по часам», — рассказывал друзьям Виктор Васнецов об успехах молодого художника. Репин, его любимый учитель, у которого он работал в мастерской и жил последние годы на правах члена семьи, однажды, разглядывая этюд, написанный при нем с натуры, сказал: