Мастера острых сюжетов
Шрифт:
Они смотрели друг другу в глаза. Сальволио, наконец, опомнился и рванулся в сторону, но в это мгновение турок сделал легкое движение правой рукой. Сальволио закашлялся, его тело обмякло и глухо ударилось о каменный пол. Турок медленно наклонился над ним, вытер длинный нож о куртку Сальволио и вложил его в ножны за поясом.
Он взглянул на меня, развернулся и направился к выходу. У двери он остановился, повернулся ко мне и задумался. Я услышал турецкую речь и покачал головой. Турок заговорил по-французски:
— Кто вы?
В нескольких словах я обрисовал свое положение. Он подошел ко мне, осмотрел кандалы и поцокал языком.
— Боюсь, с этим мне не справиться.
Он
— Обмотайте цепь вокруг пояса, эфенди, — сказал он, вытащил из-за пояса револьвер и протянул его мне, — дорога до Дураццо опасная, оружие сможет вам пригодиться.
Я внимательно рассмотрел своего спасителя. За поясом у него кроме кинжала заметил еще три револьвера. Он был готов встретить любую опасность. Мы вышли из каменного мешка на свежий воздух.
За последние восемнадцать месяцев я выходил на улицу во второй раз. Колени у меня дрожали от слабости и возбуждения. Турок закрыл дверь моей тюрьмы, и мы направились к озерцу, где нас ожидала всхлипывающая девушка. Почти шепотом он сказал ей несколько слов, и всхлипывания прекратились.
— Моя дочь покажет нам дорогу. Я плохо знаю эти места, — сказал он.
Мы добрались до Дураццо после полудня, — продолжал Лексман. — Погони за нами не было, мое отсутствие и труп Сальволио обнаружили только в конце дня. Как вы помните, кроме покойного, никто не имел права заходить ко мне и, естественно, никто не осмелился затеять расследование.
Незамеченными мы вошли в дом Хуссейна-эфенди — так звали моего спасителя. Он послал за одним из своих родственников, и тот, наконец, освободил меня от цепи.
В этот же вечер с небольшим караваном мы покинули Дураццо. Хуссейн-эфенди не был уверен, что Кара не бросится на поиски, и решил в целях безопасности на время воспользоваться гостеприимством одного из дружественных турецких племен.
Я провел там три месяца и получил восхитительное впечатление об Албании. Хуссейн-эфенди оказался добрейшим человеком. Он дал мне денег на дорогу домой, и я упросил его подарить мне кинжал, которым он убил Сальволио. Турок рассказал, что Кара все еще в Англии, от него я также узнал много нового о роде занятий “Черного римлянина”. Я добрался до Милана и остановился в недорогой гостинице передохнуть. Оказалось, что в одном из номеров умирал от малярии англичанин, недавно прибывший из Южной Америки.
Поскольку несчастный был моим единственным соотечественником в гостинице, я решил зайти к нему и предложить посильную помощь. Он действительно был очень плох. Вглядевшись в его лицо, я понял, что где-то его видел. Я заглянул в его бумаги и вспомнил, при каких обстоятельствах встречался с ним.
Передо мною был Джордж Гэзеркоул, ученый-исследователь. После малярии у него началось заражение крови. Целую неделю вместе с врачом-итальянцем мы боролись за его жизнь. Он был тяжелым пациентом, — улыбнулся Джон Лексман, — язвительный, нетерпеливый, требовательный, его командный голос мог вывести из себя кого угодно. Он страшно переживал, если кто-то догадывался о его физическом дефекте. Ни доктор, ни я не могли войти в его комнату, пока он не укрывался с головой. Принимать пищу в нашем присутствии он также отказывался. И все же Гэзеркоул — выдающаяся личность, храбрейший, совершенно не думавший о себе человек. Его беспокоило одно: он боялся, что не успеет закончить свою работу. Однако неукротимость духа не спасла этого светлого человека. Он умер 17 декабря этого года. В тот день я был в Генуе, Гэзеркоул попросил меня съездить туда за его багажом. Я вернулся
Я нашел письмо грека, адресованное в Буэнос-Айрес до востребования. И тут вспомнил, что он как-то говорил мне, что посылал Гэзеркоула в Южную Америку на поиски залежей золота. И я решил так организовать убийство Кары, чтобы на меня не паю ни малейшее подозрение.
Подобно тому, как он выстраивал план уничтожения моей семьи и мастерски заметал следы, я разработал свой сюжет, по которому ключ к разгадке тайны его смерти оставался только у меня.
Я хорошо ориентировался в его доме, мне были знакомы его привычки, я знал, как панически он боялся оставаться без своих албанских охранников, поэтому он и изобрел дверь с особым засовом. Я учел все меры предосторожности, которые он предпринял, и, по моему замыслу, прежде чем умереть, он должен был осознать неминуемость наступающего возмездия.
У Гэзеркоула в бумажнике я нашел сто сорок фунтов. Сто взял на свои расходы, с тем чтобы вернуть долг его наследникам уже в Лондоне, а остальные вместе с документами, кроме тех, которые имели отношение к Каре, передал британскому консулу.
Я отрастил клочковатую бороду, привычки Гэзеркоула я знал достаточно хорошо, чтобы меня могли принять за него. Я должен был как-то объявить о своем приезде в Англию. Поскольку я опытный журналист и обладаю обширными общими познаниями, для меня не составило труда с помощью книг из библиотеки Британского Музея написать авторитетную статью о Патагонии.
Я отправил ее в “Таймс”, приложив визитную карточку Гэзеркоула. Статью опубликовали. Далее мне нужно было найти подходящее жилище между Челси и Скотланд Ярдом. Мне повезло. Я снял меблированную квартиру в доме, хозяин которого уехал на три месяца на юг Франции. Я заплатил за весь срок вперед, и поскольку перед хозяином я не выступал в роли эксцентричного Гэзеркоула, я произвел на него хорошее впечатление, и он принял меня без рекомендаций.
У меня было несколько костюмов, которые я сшил не в Лондоне, а в Манчестере, — с улыбкой сказал Лексман, — чтобы полицейские не вышли на след портного. Итак, все было готово. Оставалось наметить день возмездия. Утром я отправил два чемодана со своими вещами в гостиницу “Грейт Мидланд”.
После обеда я отправился на Кадоган-сквер и наблюдал за домом, пока оттуда не вышел Кара. Он куда-то спешил. Я увидел его впервые после моего бегства из Албании, и мне пришлось собрать в кулак все свое самообладание, чтобы не наброситься на него прямо на улице.
Как только автомобиль скрылся из вида, я вошел в дом уже в роли Гэзеркоула. Мне сразу не повезло. В слуге, который открыл дверь, я узнал заключенного, с которым работал в доме охранника в день побега из Дартмурской тюрьмы. А вдруг он узнает, кто скрывается за внешностью чудаковатого старика?
К счастью, этого не произошло. Я решил провести эксперимент — подходил к нему вплотную, чтобы он мог рассмотреть мое лицо, а во время второго визита заставил его дернуть себя за бороду — точно в стиле бедняги Гэзеркоула. Удовлетворившись результатом, я отправился к себе на Виктория-стрит, где и находился до вечера.
Ожидая, пока Кара выйдет из дома, я заметил два телефонных провода, которые тянулись на крышу. Я догадался, что один из них — линия прямой связи. Зная, насколько Кара боялся оставаться в доме один, я пришел к выводу, что он установил связь либо с полицией, либо с каким-нибудь агентством по охране. То же он сделал в Албании, проведя такую линию от дворца к жандармскому участку в Алессо. Об этом мне рассказал Хуссейн-эфенди.