Мастерская чудес
Шрифт:
Жан вмешался не по доброй воле, он не желал мне добра, но все-таки помог. Его методы ужасны, но эффективны. Я больше не депрессивная богатая самка с экзистенциальным кризисом. Я живой человек, разумный и сильный. Хамство Жана вовсе не уничтожило меня. Оно привело меня в ярость. Я готова сразиться с Шарлем.
Муж открыл дверь со злорадной улыбкой.
— Я знал, что ты вернешься, я тебя ждал, — прошипел он.
— Не советую угрожать мне, — резко оборвала его я. — Я знаю, на что ты способен. Изучила твой арсенал: дети, деньги, общественное мнение. Теперь это не подействует. Не на ту напал. Напрасно
Дикий зверь смотрел на меня с нескрываемой ненавистью. Но я не опустила глаза, не дрогнула, не отступила. Не струсила. Он бессилен причинить мне зло, он не может наброситься. Теперь я уважала себя по-настоящему.
— Запомни: я иду на уступки лишь потому, что ты отец моих детей, — продолжала я, удивляясь своей отваге. — Не вздумай восстанавливать их против меня. Иначе поплатишься. Замечу что-то подобное, сразу же расторгну соглашение и опубликую мемуары. В качестве компенсации за моральный ущерб.
— Мариэтта, — не выдержал Шарль.
— Все, разговор окончен.
Шарль подловат, но в сообразительности и уме ему не откажешь.
— Я сниму квартиру неподалеку отсюда, так будет удобней тебе и мне, — сказал он с ледяным спокойствием.
— А пока что будешь спать на диване в гостиной, — в тон ему подхватила я. — Как ты догадываешься, ни о какой супружеской постели и речи быть не может. Пойду прогуляюсь, подышу свежим воздухом. Здесь невыносимая духота.
Я не хотела, чтобы он видел, как я плачу от радости и душевной боли. Из бара на другой стороне улицы доносилась музыка. Глоток вина, безусловно, излечит меня и согреет.
Милли
Мысли бежали по кругу, соединяя, как шестеренки в кардане, голову и сердце, живот и легкие. Мистер Майк, Жан. Та самая дорога в ад, которая вымощена благими намерениями. Ложь во спасение. Мои погибшие братья. Близнецы Мариэтты. Снова мистер Майк. Тошнота, озноб. Все рухнуло в этот немыслимый странный день. Вдох, выдох, снова вдох. Дыши ровнее и помни: на земле пока еще осталась справедливость.
В дверь постучали. Удары глухие, частые. Голос Мариэтты:
— Милли, это я!
Меня так назвали впервые после пожара. Открываю…
— Жан приходил? — спросила она, хотя могла бы не спрашивать. — Прости, пожалуйста, прости! Знаю, что поступила некрасиво. Нельзя выдавать друзей… Но он так орал, так оскорблял меня. Жестоко, грубо, несправедливо… Мне безумно захотелось отомстить, отыграться, понимаешь? Нужно было, конечно, промолчать, но что уж теперь… Пусть сам, на своей шкуре, поймет, прочувствует, что такое обман. Гляди, как всё повернулось! Но я всё расставила по
Мне трудно было воспринимать ее местами бессвязную, торопливую, сдобренную алкоголем речь. Жан на нее орал? Был груб? Я вляпалась во всё это, потому что Мариэтта в нем разочаровалась. Он, без сомнения, ее отверг. И все еще тяжелее и хуже, чем казалось вначале.
Мариэтта говорила, говорила, никак не могла остановиться. Мы сидели до полуночи, и я поняла, что довело ее до этого взрыва — год за годом ее штормило от стрессов, первая любовь закончилась абортом, а семейная жизнь более всего походила на театр, где сначала ломал комедию Шарль, а затем к нему присоединился и Жан…
Я крепко обняла Мариэтту. Не знаю уж, кто из нас кого должен был утешать. Она годилась мне в матери, но в эту ночь мы как будто поменялись ролями, и я потихоньку твердила, успокаивая ее: «Не расстраивайся, всё равно это бы долго не продлилось. Не ты, так я бы не выдержала и всё ему выложила. А муж твой просто самовлюбленный эгоист. И кем бы он себя ни считал, ты больше от него не зависишь. Больше он не сможет ничего тебе внушить. Он потерял над тобою власть! Ты победила, Мариэтта!»
Мы проговорили до рассвета об одиночестве, разочаровании, череде несчастий — обо всем, что окружало нас до встречи с Жаном. И что в итоге? Вопреки его сомнительным методам, непомерной гордыне, произволу и отчасти безумию — ведь только безумец может верить, что способен наделить счастьем всякого, к кому прикоснется, что имеет право плести чужие судьбы, только сумасшедший мнит себя равным Богу, — ну так вот, вопреки своему помешательству Жан сумел нам помочь. И мне. И Мариэтте. С очевидностью не поспоришь.
Помог не тем, что укротил Зебрански или принудил помогать Робертсона, это всего лишь частности. Он сумел добраться до нашего самосознания, расшевелить его, оживить. И хотя мы с Мариэттой попали в странную историю, ни я, ни она не хотели вернуться в прошлую жизнь.
— Как ни удивительно, но у меня нет ни злобы, ни обиды, — заключила Мариэтта, когда солнышко защекотало нас своими первыми лучами. — Я даже думаю, что он искренне хотел вернуть мне радость жизни, на самом деле верил в свое призвание спасать людей. И в моем случае преуспел даже больше, чем хотел. А вот кто меня немного заботит, так это Зебрански. Будем надеяться, его не слишком запугали. Но если взглянуть с другой стороны — опять же сплошной позитив: парень взялся за ум и, похоже, прилично окончит год. Господи, Милли! Мне кажется, я готова оправдать всех и вся! А главное, я ни о чем не жалею. Мы ведь с тобой все выяснили? И я счастлива, что я здесь, и довольна, что послала мужа куда подальше. У меня теперь новая жизнь! Кто теперь скажет, что я дура, овца или тряпка?
— Честно говоря, и мне не за что сердиться на мистера Майка. Он все подстроил, но встречу с китайцами я провела без посторонней помощи. Не виню его и за обращение с Сандрой, по сути, ну грубо пошутил, с кем не бывает, а сама Сандра та еще сучка. Скажешь, я рассуждаю предвзято? Позволяю симпатиям обманывать себя? Да нет же, говорю так, как есть. А что касается Жана, то я действительно его использовала, ну и что? Почему я теперь не могу его судить? Не уверена! Впрочем, что ни делается, все к лучшему, не понимаю только, откуда в нем столько жесткости, столько злобы. Да, у меня не было амнезии, но мне жилось так паршиво… Растерянная, подавленная, я нуждалась в чьей-то помощи, в его помощи. А он в итоге открестился от меня.