Мастерская отца
Шрифт:
В доме Картошкиных было опрятнее и чище, чем прошлые дни, когда по необходимости участковый бывал здесь. Однако порядок этот был какой-то казарменный, без уюта. В самом помещении было чадно и душно. У входа на рыжем дерматиновом диване сидела девица со светло-зелеными глазами. На ней были голубые джинсы в заплатах. Закинув ногу на ногу, она курила сигарету.
Девица Ивану Дмитричу сразу же не понравилась. Он не считал себя физиономистом, но за долгие годы службы усвоил, что первый взгляд на человека самый верный. Люди ему либо нравились, либо не нравились. Дальнейшее знакомство
Что же касается девицы, сидящей на картошкинском диване, то она курила, во-первых, совершенно вульгарно. Иван Дмитрич отметил, как она по-мужски держит сигарету и щурится, словно ей дым глаза ест. Во-вторых, ее тонкие губы слишком ярко накрашены, и когда она улыбнулась, то они шевельнулись, как дождевые черви, улыбка при этом сползла набок, и на лице обозначилось что-то ехидное. И, в-третьих, глаза — нахальные…
Ну и другие второстепенные детали не ускользнули от старшего лейтенанта. Пепел, который гостья Картошкиных стряхивала на пол и диван, татуировка на левом запястье — «Клава»…
Девица поняла, что старший лейтенант смотрит на татуировку, и убрала руку с колена. Иван Дмитрич сконфузился, поймав себя на мысли, что она, может быть, подумает, что он для того и пришел, чтобы на ее колени глядеть… Но тут же собрался, напрягся, принял строгий, непреклонный вид:
— Здравия желаем! Дома ли хозяева?
Из своей комнаты выглянул Володька и, обнаружив старого знакомого, изобразил на лице будничное участие:
— А-а, Иван Дмитрич!
— Ну, как там родитель, трудится? — спросил участковый, присаживаясь на табуретке и устраивая на коленях фуражку.
— А что ему? — беспечно отозвался Володька. — Кто не работает…
— …ест! — с ухмылкой подсказала гостья, наблюдая за участковым.
Иван Дмитрич нахмурился, но словесно на это замечание никак не отреагировал:
— Так-так-так… Ну, а ты? Образовался,-стало быть?
— Это в каком смысле?
— Дяденька намекает на твое среднее образование! — объяснила девица.
— А-а! — кивнул Володька. Сходил в свою комнату и вынес аттестат, подал участковому: — Все, как положено.
Иван Дмитрич, ценивший чужое усердие и труды в учебе, с уважением принял документ, надел очки и стал читать.
— А что ж ты по «Астрономии» подкачал? — огорчился он, обнаружив тройку. — Кругом «хорошо» и «отлично»…
— Да уж из меня астроном! — засмеялся Володька.
— Ну, а теперь-то куда? — спросил старший лейтенант. — В училище, на столяра-краснодеревщика, как родитель?
— У меня от дерева аллергия! — ответил Володька и усмехнулся: — Да и слишком учеба там умственная. Пойду пока ряды пополню. Пишут, вон, — надо! Может,
— Хм! — усомнился Иван Дмитрич. — Что ж ты умеешь-то? Это легко сказать — пополнять. Специальность нужна. А тебе еще…
— Семнадцать стукнуло, Иван Дмитрич!..
— Большой! — прыснула девица на диване. — Садить можно…
— Сиди, ты! — тихо и злобно откликнулся Володька.
Шутка Ивану Дмитричу не понравилась. Так шутят блатные, а не милицейские, и девица говорила в расчете на него, но старший лейтенант и тут смолчал, сделав вид, что ничего не произошло.
— Ну, хорошо! — согласился Иван Дмитрич, — Поговорю я с твоим родителем… Да!.. — вспомнил он, как бы вдруг. — А что это за друг тебе такой — Тюшняк?
— Тюшняк? — переспросил Володька, словно вспоминая. — Котя, что ли? Так мы вместе с ним на одной улице выросли… Общаемся, как все простые люди, что тут такого? Современники мы, вот кто.
— Тюшняк только что вернулся из мест не столь отдаленных, — степенно разъяснял участковый. — Снова у нас на заметке парень. Дерется, скандалит, деньги на портвейн с матери-пенсионерки вымогает… Не по пути тебе с таким, учти!
— Учту! — легко пообещал Володька.
— А кем вам приходится эта гражданка? — спросил старший лейтенант.
— А вам какой интерес? — усмехнулась девица, и снова ее тонкая, кривая улыбка сползла набок.
— Я обязан знать всех лиц, проживающих на моем участке! — официальным ледяным тоном произнес старший лейтенант.
— Долгая память спать не дает! — ухмыльнулась девица. — Да и не лицо я, дяденька, а девушка…
— Это, Иван Дмитрич, Клава, племянница моего родителя, — быстро придумал Володька. — В гости приехала из глухой деревни Журавли. Никого не знает, всех боится.
— Очень и очень сомнительно, — подозрительно еще раз оглядывая картошкинскую гостью, сказал на прощание участковый.
«Каков Картошкин! — со щемящей горечью думала Лиза о своем бывшем муже. — Месяца не прошло, как переметнулся, наперстницу завел…»
Слово это — «наперстница» — так понравилось ей, что она вновь повторила его про себя.
Сын сидел перед ней на диване и, хмурясь, смотрел в книгу, делая вид, что читает, но на самом деле он отвечал на ее вопросы и страдал, что она пришла, и в то же время хотел, чтобы не уходила она от него никогда, и сам не зная почему, старался говорить резко, жестоко, зло, чтобы какое-нибудь доброе слово не размягчило его сердца.
У Володьки, едва увидел он мать снова в доме — такую знакомую, родную, неверную, с жалобно-извинительным выражением на лице, — в горле сразу же встал тяжелый, непреходящий комок и застыл там…
Лиза отпросилась на часок из прачечной, сказав начальнику, что ей следует узнать насчет сына, что он станет делать после школы? И конечно же, ей хотелось побывать в доме, где без малого прожила она лет десять и в котором теперь хозяйничает за нее другая. Она знала, что в это время Валентин Иваныч в столярной мастерской, а сожительница его учится на продавщицу-растратчицу…