Мастерская пряток

Морозова Вера Александровна

Дама сердечно благодарила полковника за участие. Леля сделала реверанс и взобралась в пролетку. Полковник поставил проклятый сверток даме в ноги и улыбнулся толстушке. Нет, право, эти господа готовы детей раскармливать до безобразия. И понимания нет, как это вредно. Странное дело — ехали более часа в одном купе, а он так и не узнал ни имени, ни фамилии дамы. Какая-то в ней отчужденность… Да, есть о чем думать, упрекнул он себя, не молола всякую чертовщину — и на том спасибо. А девочка мила… И полковник раскланялся.

Дама тронула лихача за плечо. Тот заиграл кнутом и закричал, и загукал на

лошадей, как лесной разбойник. Полковник посмотрел вслед пролетке. Пролетка исчезла среди зелени лип и тополей. Полковник яростно оглянулся на ротмистра. Этот дуралей набил ему оскомину за дорогу. Нужно высказать все, что он о нем думает.

Дача, к которой подкатила пролетка на дутых шинах, утопала в зелени. Цвел жасмин, благоухая в полуденном зное.

Дама толкнула калитку и очутилась в цветнике. Леля сразу попала в объятия молодой женщины.

— Тетя Оля! Тетя Оля! — кричала счастливая Леля.

— Мы от волнения места не находим! — Женщина тискала Лелю и заглядывала в глаза Марии Петровне. — Поезд пришел, а вас нет. Потом выплыли, но вместе с жандармским полковником… Мы не рискнули подойти…

— И правильно сделали, — наставительно ответила Мария Петровна, — только бы положение осложнили. Видела из окна вагона ваши страдания, конспираторы… — И она засмеялась тем радостным смехом, которым смеется человек, для которого миновала опасность. — Полковник никем не был предусмотрен. У меня сердце ушло в пятки, когда в поезде выяснилось, что он — сосед. Как тут у вас? Все ли благополучно?.. По вагону шастали ротмистр и шпик из трехрублевых.

— Шпик и ротмистр?! — переспросила Ольга, и лицо ее вытянулось. — Та самая парочка, которую на станции заметили? Они рыскали, как гончие псы. И какая нелегкая привела их в Ораниенбаум?

— Осторожность… Осторожность… И еще раз осторожность! — устало проговорила Мария Петровна. — Видимо, что-то пронюхали… Значит, больше мне не придется здесь показываться. Главное — дело не провалить!

Ветерок срывал золотистые цветы липы и устилал ими дорожки. На пожелтевшие листья падали лепестки жасмина. И замирали белыми мушками. И пеночка-весняночка выводила неторопливую песенку.

Хозяйка пригласила гостей на веранду. Солнце горело в разноцветных стеклах. На середине стол под белой скатертью и пыхтящий от горячих углей самовар. И глиняная крынка с холодным молоком.

— Первым делом займемся Лелей. Леля — большой молодец и всю дорогу держала себя великолепно. — Мама потрепала дочку по щеке.

Леля расцвела от удовольствия. И почувствовала, как надоел панцирь, который ее плотно обхватывал. Когда-то она заболела простудой, и мама заворачивала ее в мокрое полотенце, укутывала в шерстяные платки да шарфы. От влажного полотенца становилось тепло, пот сбегал по лицу и попадал в глаза, руки делались влажными. И было ей нехорошо и жарко, словно сидела в раскаленной печи. Подобное чувство испытывала и на этот раз. Сначала ее обложили какими-то статьями, которые называли оригиналами, потом плотно запеленали полотенцем. Запеленали тщательно, чтобы в дороге никакой случайности не произошло. Не ровен час, листки выпадут! Вот и крутили ее и закручивали в полотенце. Леля очень гордилась, что такое ответственное дело, которое не может выполнить мама,

поручили ей, дочери. В тот день Катю вообще увели из дома, чтобы ничего не видела и не задавала лишних вопросов. Вот какие дела!

— Толстушка ты наша ненаглядная! — с нежностью сказала Ольга и взгромоздила девочку на стул.

Леля стояла на стуле и удивлялась, какая она большая и какая мама маленькая. С девочки сняли пелерину. Заставили поднять вверх руки и стянули платье. Широкое, в оборках. Оборки щекотали лицо, и она смеялась. Ольга расстегнула пуговицы на лифчике, словно начиненном ватой. Повертела, повертела, приглядываясь, и подрезала острыми ножницами подкладку; к удивлению Лели, извлекла из лифчика рукописи. Вот какие бумаги назывались оригиналами, вновь удивилась Леля.

Леля худела на глазах. Вот и лифчик убрали… Принялись за полотенце. Сняли булавки и освободили полотенце, зашитое с двух сторон. И сразу пропал животик. Леля довольно передернула плечами и широко вздохнула. Хорошо-то как! Легко и свободно, так и хочется прыгать на одной ножке. Жалко, что рядом нет Кати.

Мама взяла полотенце и положила на стол.

— Здесь много ценного… Почитаете вечерком… А пока в сад. — Мама обернулась и сказала Леле: — Беги скорее — малина поспела, да какая сладкая… — Помолчала и добавила: — Спасибо, дочка!

Леля убежала счастливой. Мама проводила ее взглядом и принялась распарывать полотенце, чтобы достать новые оригиналы.

ВСТРЕЧА НА НЕВСКОМ ПРОСПЕКТЕ

Декабрь 1905 года выдался снежный, морозный и вьюжный. Белые метели гуляли по пустынным улицам, слепили глаза редких прохожих. Ветер подхватывал снежинки и укрывал ими крыши домов, расцвечивал инеем стекла в домах. Деревья стояли, залепленные снегом. Ровные петербургские улицы стали раздольем для снежного вихря, который непонятно каким образом налетал и по каким причинам заканчивался. Ветер громыхал ставнями и по-хозяйски раскрывал двери парадных.

Леля шла по Невскому. Багровое солнце проступало через пелену снега и золотило иглу Адмиралтейства. Она возвращалась от учительницы музыки и прижимала к груди папку с нотами, которую ветер грозился вырвать.

К удивлению, мимо на лихаче промчалась мама. Леля отчетливо видела маму. В ротонде с куньим воротником. В маленькой шапочке, которая с трудом держалась на прическе, и с муфтой в руках. Муфтой она прикрывала от ветра лицо. Так мама одевалась в парадных случаях. Значит, занималась делами, которые требовали буржуазного вида, по словам Марфуши.

Мама протирала стекла очков от снега и близоруко щурилась.

Леля хотела привлечь внимание, но не посмела: мама категорически запретила узнавать ее в городе. И Леля понимала — за мамой может идти слежка. С Мойки выскочил лихач, поднимая снежную пыль. Серебристую, розоватую от солнечных лучей. В саночках что-то кричал купец в богатой шубе. За купцом на тройке с бубенцами ехали цыгане и разудало пели. Ветер доносил обрывки слов.

Мамин лихач сбавил ход и пропустил вперед купца и цыган. Сани наклонились, и Леля увидела, что мама везет чемодан, незнакомый, который в доме не попадался ей на глаза. Чемодан стоял в ногах, и мама придерживала его руками.