Мать Печора (Трилогия)
Шрифт:
Новое здесь слишком уж легко внедряется в жизнь, устраняя на пути все сложности, противоречия, конфликты, не дав им, по сути, даже проявить себя как следует. Светлозерские (уже само название села придумано в соответствии с таким замыслом - Светлозерье!) рыбаки-колхозники предстают перед читателем в идиллическом, ничем не омраченном сиянии весны, да и колхоз их называется "Весна". В повести не ощущаются трудности послевоенного восстановление народного хозяйства страны.
Однако при всех просчетах в повести немало удачных, запоминающихся страниц и глав: картины вдохновенного труда рыбаков, тщательно выписанные пейзажи, главы, посвященные вопросам народного творчества, рисующие труд как
Являясь не лучшей в трилогии, повесть "Мать Печора" в то же время в идейно-содержательном плане логично завершает книгу и выводит читателя на простор дальнейшего движения жизни по пути социалистических преобразований, по пути совершенствования всех ее структур хозяйственной, социальной, духовной.
Все повести вместе составляют своеобразную трилогию, связанную определенным тематическим и идейно-художественным родством. В них сливаются две культуры - устной народной словесности и художественной литературы. По содержанию своему они иногда кажутся созвучными автобиографическим повестям Горького. Местами перекликаются с "Повестью о детстве", "Вольницей" и "Лихой годиной" Гладкова. Элемент сказочности - не навязчивой, художественно оправданной - насквозь пронизывает все три повести, и этим они несколько напоминают пришвинский "Колобок". Но все же на всех трех повестях нет и следа подражательности. Печать самобытности видна и в манере повествования, и в языке повестей - сильном, выразительном, вобравшем в себя все очарование, свойственное произведениям народной поэзии, и в то же время остающемся языком современника. Отмеченная выше близость с произведениями выдающихся мастеров слова объясняется общностью художественного метода, в основе которого лежит четкий и строгий реализм.
Речевое богатство устного творчества и его специфическая образность в данном случае повлияли и на форму автобиографической повести, преобразовали установившиеся в литературе традиционные элементы этой формы и позволили авторам выдвинуть на первый план эпическое начало. В результате судьба героини в трилогии приобрела широко обобщенный характер. Жизненный путь реально существующего человека - печорской рыбачки Маремьяны силой искусства вынесен за рамки единичного, превращен в явление типическое.
То обстоятельство, что во всех трех произведениях повествование ведется от лица одной и той же героини - Маремьяны Голубковой, определяет своеобразие и единство языка и стиля. Но в каждой из трех повестей роль героини неодинакова. Это, в свою очередь, обусловливает композиционные особенности каждого из трех произведений.
В повести "Два века в полвека" сам материал, группировавшийся вокруг главной героини, вокруг ее биографических вех, подсказывал расположение его в строгом хронологическом порядке. Такого рода изложение событий, обнимающее ряд десятилетий, уже само по себе представляет задачу огромной сложности. Легкость использования готового, подсказанного жизнью, сюжета лишь кажущаяся легкость. Власть фактов подлинной жизни сковывает писателя, обескрыливает фантазию, и ему легко скатиться к чему-то похожему на "жития святых", или к простому, слегка беллетризованному жизнеописанию. С другой стороны, художнику непросто согласовывать вымысел с фактическим материалом в художественном произведении биографического жанра: на месте столкновения фантазии с реальными данными биографии почти неизбежны шероховатости и стыки, швы и скрепы, с досадой ощущаемые читателем.
В повести "Два века в полвека" эти опасности благополучно обойдены. Сюжет и композиция безотказно служат развитию основной идеи произведения.
Как уже указывалось, авторы в своей последующей творческой работе обратили еще большее
Прослеживая эволюцию поэтики, можно почти безошибочно выявить роль каждого из авторов ("напарников") в этом необычном содружестве. Долгое время при разборе их повестей ограничивались упоминанием Леонтьева как человека "записывающего", "обрабатывающего", "осуществляющего подготовку к печати" произведений, якобы целиком и полностью созданных Голубковой. Эта ошибка была исправлена самой Маремьяной Романовной, в полный голос заговорившей о правах Леонтьева как соавтора, после чего метод их сотрудничества стал, наконец, бесспорным и общепризнанным.
Попытка раскрыть здесь особенности творческого процесса двух авторов продиктована не только и не столько стремлением разграничить их, установить роль каждого в этом процессе, определить объем внесенного ими творческого вклада в совместно созданные произведения, сколько желанием выявить конструктивное значение такого сотрудничества: в каком соотношении находятся здесь элементы устной народной поэзии и собственно литературы, каков характер их взаимного влияния, в результате которого и могло возникнуть в нашей литературе это новое и самобытное явление. С этой точки зрения нельзя не прийти к выводу, что устно-поэтическая стихия при работе над сюжетом, композицией всех повестей могла оказывать лишь пассивное влияние. Активная, созидающая роль безраздельно принадлежала литературе.
Решающее влияние на построение каждого из этих произведений оказывал уже сам выбор формы повествования. Тот факт, что была избрана форма прозаического сказа и что повествование велось от лица печорской рыбачки, не мог не сказаться на всем дальнейшем ходе работы над повестями.
Достаточно сказать, что при этих условиях в повести мог быть включен лишь материал, доступный пониманию героини: все, что выходило за рамки ее кругозора, не могло войти в книгу. Этим же обстоятельством определяется и своеобразие языка и стиля произведений.
В образной системе повестей Голубковой и Леонтьева языку придается исключительное значение. Несомненный интерес представляют те страницы, где героиня их указывает на источник, откуда берет отборные, "самые верные" слова, такие, чтобы "людям в душу западали". "Из песен да плачей выбирала я хорошие слова, как морошку брала: хорошее да крупное, зрелое да спелое в туес кладу, а на худое да мелкое, незрелое да неспелое не гляжу, мимо пробегаю, по-за кустикам да по-за сопочкам".
Мысль эта не зря подчеркивается во всех трех повестях. Авторы отдают себе отчет в том, что не все в арсенале устной народной поэзии пригодно для изображения современной действительности. В повести "Мать Печора" есть такой эпизод. Маремьяна и Матвей сочиняют песню "Руки золотые". Матвей, явно выражая взгляды авторов, отрицает возможность использования былинных эпитетов, архаической лексики для создания новой песни.
Тот же эпизод проливает свет и на методы совместной работы двух авторов по подбору слов. Складывая вместе с Маремьяной песню, Матвей понимает, что в хорошей песне "слова... как железным обручем схвачены, а самих обручей не видно", что "речь, как птица, в одно перо не рядится", и упорно подбирает слова, "будто в первый раз по новым невиданным гуслям осторожной рукой проводит..." В задушевном собеседовании, любовно отбирая каждый эпитет, Матвей и Маремьяна (читай - Леонтьев) создают новое произведение - песню.