Мать Сумерек
Шрифт:
Бансабира ухмыльнулась. Кхассав не отводил от неё глаз, но молчал, подмечая, как таинственно преображается Мать лагерей, когда говорит о войне. Никогда прежде он не видел и даже не представлял её в образе воительницы, хотя и доподлинно знал, что Бану является таковой. Сейчас, с горящими глазами, перед ним сидела избранница Шиады, которая с неподдельным удовольствием говорила о том, что дорого сердцу.
— Да когда это было проблемой, — тан Аамут рассвирепел, — найти и подкупить местных проводников?!
— Теперь будет, — не отступала Бану. —
— Тогда твоей долг перед родиной особенно состоит в том, чтобы быть проводником при захвате шахт и рудников, — вынесла заключение Тахивран. — В уплату того ущерба, который ты нанесла стране в годы Бойни.
Бансабира почувствовала, как внутри все перевернулось от такого заявления.
— Когда у армии, которую вы надеетесь отправить в Ласбарн, будет полное обеспечение верблюдами, когда вы сможете объяснить людям, почему они должны будут оставить свои дома перед самым сбором урожая, над которым корпели всю весну и лето, и они согласятся, вот тогда я, может быть, и дам пару советов. Но на мое войско в Ласбарне не рассчитывайте.
— Это не предложение! — Аамут вскочил со стула и, уставившись на Бану, начал при каждом слове колотить ладонью в стол. — Ты не можешь отказать раману и… — он осекся, поглядев на племянника, — и государю.
— Государь мне пока ничего не предлагал, чтобы я отказывала. Но если предложение будет лишено здравого смысла, откажу непременно.
— А тебе не страшно? — по-честному спросила Тахивран, белея.
— Нет, — безмятежно отозвалась Бану. — Все трое моих детей сейчас с Сагромахом. Если он окажется при них регентом, он все сделает верно.
Все заходило к прямым угрозам, и сопровождение Бансабиры, вальяжно откинувшейся на стуле, заметно напряглось в боевой готовности. Сама танша тоже сидела отнюдь не в платье, и некогда побывавший в Храме Даг Кхассав хорошо помнил рассказы о Бансабире Изящной, которая за каждой складкой в воинском одеянии ухитрялась иметь по лезвию. За столом только она, Хабур и сам Кхассав — Тахивран и дряхлый Аамут, случись заваруха, вообще ничего не сделают.
Надо было как-то сгладить конфликт, и оставалось только надеяться на сознательность Матери лагерей.
— Ну прекратите, — Кхассав строго посмотрел на мать и деда. — Что это еще за угрозы.
— Как ты мог вообще посадить её за один с нами — с нами, Кхассав! — стол! — разошлась Тахивран.
— Раз посадил, значит, считаю, что поступил верно, — жестко осадил Кхассав.
— Будешь раманом, и считай, как хочешь.
— Раману! — терпение Кхассава явно заканчивалось. Ему нужны северяне в союзниках, а не во врагах. А никто из семьи
— Если ты и впрямь называешь себя государем, — нравоучительно влез Аамут, — ты должен не предлагать танам или советовать, а приказывать и требовать. Таны обязаны подчиняться.
— Ты не спешишь подчиниться и заткнуться, хотя я и приказал.
— Я — другой дело, — веско напомнил тан. — Я твой дед.
Бансабира, наблюдая, вздохнула.
— Ладно, — опираясь на стол, она встала, ногами отодвигая стул. — Мое время едва ли этого стоит.
— А ну сядь! — рявкнула Тахивран. Бансабира, стоя, чуть наклонила голову, подумала о чем-то, потом посмотрела на Кхассава.
— Государь, — обратилась танша, — из двенадцати танов Яса на лицо только двое — я и Аамут. И мало надежд, что мы согласимся. Нет смысла больше заседать.
Кхассав был согласен полностью. Он совсем не так планировал эту встречу, и раз она столь отвратительно завернула в никуда, был рад побыстрее закончить. Надо будет позднее поговорить с Бану один на один, лучше после коронации, чтобы наверняка иметь власть выгонять мать отовсюду. Она должна узнать сущность его идеи от него самого, чтобы был шанс наверняка расположить таншу к себе.
Поджав губы, государь глянул на Тахивран. Надо же так все испортить! Воистину, склочная баба. Самая настоящая.
Не только Кхассав вырос во многом без матери — она тоже едва ли знала сына, и лад меж ними оказывался невозможен. Тахивран считала Кхассава заносчивым и неблагодарным мальчишкой, вздорным, взбалмошным романтичным юнцом, который напутешествовался всласть и напридумал о правлении полную чушь. Кхассав считал мать ограниченной и действительно тупой марионеткой в руках деда, которая никогда не видела сражения и едва ли имеет представление о главном в жизни.
— Благодарю за уделенное время, тану Яввуз, — Кхассав поднялся, протянув Бану руку. Он, как обычно, улыбнулся располагающе и до неприличия лучезарно, и Бансабира уступила харизме, пожав в ответ.
Когда северяне скрылись за дверью, Кхассав перевел глаза на мать и с черным от негодования лицом спросил устрашающим голосом:
— Какая мразь донесла тебе об этой встрече?
Тахивран даже замолчала от удивления: в таком тоне с ней не разговаривал никто уже много лет.
— Как ты смеешь так говорить с матерью? — попытался вступиться Аамут тише, чем ерепенился прежде.
— КАКАЯ МРАЗЬ?! — заорал государь и, зная, что ответа не дождется, объявил:
— Моя коронация переносится на завтра.
— Но приготовления и гости…
Кхассав не слушал.
На другой день он стал государем великодержавного Яса. Светлейшим раманом Кхассавом VII.
А на первое марта, объявил государь, пусть назначат торжественный прием тех, кто не успел приехать пораньше. Главное по всем бумагам и перед всей столицей он отныне — владыка.