Мать, тревога и смерть. Комплекс трагической смерти
Шрифт:
Но если пациент чувствует тревогу терапевта, он реагирует болезненно и с враждебностью, как будто бы его обманули. «Негативный трансфер» является не просто замещением, но ответной реакцией на отсутствие чувства безопасности, характеризующее данные взаимоотношения.
Любой, кто внушает веру, веру в свою безусловную и неизменную защиту, может оказывать целительное воздействие. Эффект от этого воздействия может быть глубоким и продолжительным [28] . Страдания и ограничения вызываются не самим по себе конфликтом, но невыносимостью тревоги, которая может быть уменьшена благодаря благотворному влиянию. Именно поэтому у «поверхностной» терапии иногда может быть заметный целительный результат. Вклад психотерапевта заключается не только в поддержке Эго, но и в том, что он помогает пациенту понять его конфликты и противостоять им.
28
Этот «эффект личности» можно наблюдать даже у животных. В своих экспериментах с собаками Gantt (416) обнаружил, что внимание к животному облегчает эффект боли и других видов стресса. Даже просто присутствие человека действует успокаивающе, а если
Если принять этот взгляд на эффективность психотерапии, то из этого следует, что при подготовке психотерапевтов следует ориентироваться на инсайт его собственной танатической тревоги и умение ее контролировать. Как я уже отмечал, у врачей уровень страха смерти выше среднего значения (86–89), а на основе проведенного опроса Burton (417) обнаружил, что психоаналитики в качестве защиты от собственного страха смерти используют отрицание, замещение и компенсацию. Обычно дидактический анализ и супервизия наставником не исследуют материнскую разрушительность и комплекс смерти. Это упущение защищено приверженностью к доктрине. Мы здесь имеем классический пример того, как, «слепой ведет слепого» (или боящийся ведет боящегося). Но я соглашусь с мнением Wolstein (384), что аналитики-экзистенциалисты являются заложниками «постулата непосредственности», поставив себя в позицию попытки достичь «результата с нуля». Истина кроется ни во фрейдистском, ни в экзистенциальном анализе, но в самом терапевте как источнике благотворного влияния на другого человека.
Пациент. Ответной динамикой со стороны пациента является сила Эго, которую можно определить как смелость. Возможно, более подходящим является выражение «сила духа», обозначающее способность переносить чувство тревоги. Есть люди, которые, будучи слишком «измотанными» жизнью, не обладают устойчивостью по отношению к тревоге и стремятся только защитить себя. Эти чрезвычайно уязвимые личности не прибегают к реконструктивной психотерапии. Но у большинства людей имеется достаточно ресурсов силы духа для того, чтобы ее начать; способность к не психотическому существованию есть проявление силы Эго. Можно ли будет «поддержать» пациента, то есть, помочь ему в обретении еще большей силы духа, зависит от способности терапевта к благотворному воздействию (а также от его навыков, направляемых эмпатией). На самом деле, если пациент подавит комплекс трагической смерти, отпадет необходимость и в самой смелости; тем не менее, эта возможность чисто теоретическая, так как комплекс нельзя искоренить полностью, и как смелость, так и самоутверждение существуют только в определенной степени. Лечение может только превратить тревогу, ведущую к формированию невротической защиты, в страх, который позволяет создать рациональную защиту.
Трудно объяснить происхождение и развитие чувства смелости. Возможно, она является желанием жить даже перед лицом угрозы. Мать, обладающая абсолютно благоприятствующим влиянием, сделала бы смелость ненужной, а полностью деструктивная мать сделала бы смелость (и жизнь) невозможной. Ребенок, находящийся под угрозой, может проявить силу духа только в форме аутизма, а смелость – в форме агрессии. Эти проявления могут сохраняться в виде ухода в себя, мазохизма или стоицизма, или в форме противофобного садизма, но настоящая смелость может появиться только с усилением Эго. И она может стать отличительной чертой человеческого существования, его моральной силой. Но смелость всегда относительна, так как она направлена против угрозы – она изменяется в зависимости от интенсивности угрозы и ресурсов личности в данный момент, включая его веру в защиту, исходящую из какого-то внешнего источника. Я был свидетелем того, как состояние больных, страдающих от гинекологических и акушерских недомоганий, улучшалось только благодаря мягкой поддержке. Подобный эффект во время беременности и родов очень важен для предотвращения психических расстройств у следующего поколения.
Реконструкция материнско-детских взаимоотношений. Опыт безопасной зависимости от другого человека может оказывать продолжительное корригирующее действие. Но обычно этого недостаточно, так как тревога может вновь заявить о себе, а смелость может оставить человека. «Трансферное лечение» может восприниматься только как дополнительное, но, говорят, что не существует «средства», излечивающего полностью и навсегда. Выявление компонентов комплекса трагической смерти является процессом лечения, но этот процесс никогда нельзя довести до полного раскрытия и полного разрешения конфликта. Анализ комплекса требует реконструкции взаимоотношений с матерью, начиная со дня рождения, а самый ранний опыт слишком устарел и слишком ужасающ, чтобы допустить его воскрешение в памяти. Некоторые пациенты могут вернуться в период своего младенчества, по крайней мере, на какие-то мгновения. В самом начале своей психотерапевтической практики я пытался побуждать пациентов зайти как можно глубже, вступая в конфронтацию с угрозой трагической смерти в ее самой примитивной форме. Сейчас я уверен, что очень хорошего результата можно достичь и без глубокого проникновения. Достаточно того, чтобы пациент пришел к пониманию источника своей базовой тревоги и того, каким анахронизмом он является, и смог противостоять своей тревоге большей смелостью.
Важной частью процесса лечения является переосмысление роли матери. В комплексе смерти, в подсознании, она является пожирающим зверем, дьявольским врагом, уничтожающей силой. Как только пациент способен увидеть ее подобным образом, он также может воспринимать ее реалистически и объективно. Она становится таким же человеком, который борется со своим собственным комплексом смерти, и ее деструктивное влияние видится как результат ее собственной тревоги, а не специфическое предубеждение против ребенка, отражающее ее злобную натуру. У пациента может появиться сочувствующее к ней отношение, и его взаимоотношения с ней на современном этапе могут стать более гармоничными. Подобная перемена происходит только после восприятия «дьявольской» матери. Если же терапевт пытается убедить пациента в том, что его мать была не такой плохой, как он думает, то это отражает защитную позицию самого терапевта и наносит ущерб процессу лечения.
Предупреждение нарушений развития личности предполагает устранение
Передача материнской разрушительности. Надеяться на первичное предупреждение можно, только если прервать передачу деструктивного влияния от матери к дочери. Как лицо, пользующееся благотворным влиянием своей матери, женщина оказывает благотворное влияние на свою дочь, как жертва материнской разрушительности, она является врагом своей дочери. Сыновья тоже жертвы, но они не становятся матерями. В случае с девочкой враждебные материнские импульсы обычно сфокусированы на женской природе ребенка, и именно по этой причине комплекс трагической смерти у женщин характеризуется страхом быть женщиной. Самоутверждение в женских ролях влечет за собой тревогу потому, что оно активизирует угрозу уничтожения или увечья. Существуют женщины, которые отвергают не только женские роли, но и биологические функции, присущие женскому полу, а также сам факт своей принадлежности к нему. Конфликт между стремлением к исполнению своего женского предназначения и страх перед материнским возмездием оказывает значительное влияние на развитие личности женщины, а также на ее поведение как жены и матери. Он демонстрирует в чистом виде борьбу между силами жизни – стремлением создавать и питать жизнь, и силами смерти – катастрофическим наказанием.
Нет женщины, которая бы не жаждала забеременеть, и, возможно, нет ни одной женщины, которая бы не страшилась последствий, вне зависимости от того, осознает она их, или нет. Женщина может испытывать чувство глубокого удовлетворения от своей беременности, но тревога вызывает желание прекратить беременность, уничтожив плод. Я уже упоминал ранее об эффекте, который оказывает на плод тревога беременной, и о возможности передачи враждебного отношения. Осложнения в ходе беременности и родов, которые могут нанести плоду реальный или потенциальный ущерб, в основном возникают из-за отвержения материнства [29] . Даже если тревога во время беременности находилась под контролем, а сама беременность и роды протекали без осложнений, кризис может наступить в послеродовом периоде. На самом деле, большую угрозу может представлять собой не сама беременность, а становление матерью. Конфликт, так сильно поражающий самую раннюю фазу материнства, лежит между стремлением быть хорошей матерью, ласковой и оберегающей, и защитной потребностью уничтожить ребенка, чтобы прервать состояние материнства. Интенсивность тревоги объясняет садистическую природу детоубийственных импульсов. Существуют также другие механизмы отрицания материнства, но большинство из них являются вторичными по отношению к факту катастрофического наказания. Женщина может диссоциировать осознание отрицания или враждебного отношения, но младенец «понимает» это и реагирует тревогой. Если младенец девочка, то она в свою очередь будет испытывать подобный конфликт по поводу своей женской сущности и оказывать деструктивное влияние на своих детей.
29
Это утверждение вовсе не означает, что все акушерские осложнения являются психогенными и связаны с конфликтом из-за беременности. Я полагаю, что самопроизвольные выкидыши, преждевременные роды, внематочная беременность, hyperemesis, preeclampsia и dystocia во многих случаях являются результатом этого конфликта. Клиническая документация а также обзор литературы представлены в книге «Страх быть женщиной» (1). Вне зависимости от источника тревоги, показано, что она коррелирует с нарушениями в ходе беременности и родов. У беременных, имеющих высокие показатели уровня тревоги по различным тестам, наблюдается более частое количество осложнений, чем у женщин с низкими показателями (419–421).
Беременность. Из самого определения происхождения и передачи материнской разрушительности следует, что первичное предупреждение психических расстройств состоит из психотерапевтического воздействия на женщину до беременности. Это воздействие на женщину сугубо индивидуально как коррекция психиатрической проблемы или как вторичная профилактика, но в перспективе оно также является и первичной профилактикой. Подобная программа невозможна в крупномасштабном объеме, так как слишком много будущих мам и слишком мало психиатров, а также потому, что психотерапия обычно не ориентируется на страх быть женщиной и комплекс трагической смерти. По практическим причинам необходимо сфокусировать внимание на периоде беременности, что является нашим последним шансом прервать порочное влияние, переходящее из поколения в поколение. И это означает, что бремя ответственности ложится на дородовое наблюдение и акушерство. Здесь мы сталкиваемся с проблемой изолированности научных дисциплин и разграничения сферы интересов. Коррекция и предупреждение психических расстройств считается областью психиатрии, тогда как акушерство – это медицинская специальность, охватывающая наблюдение за ходом беременности и родов. Кажется, что сферы интересов у этих специальностей не пересекаются, нет возможностей для сотрудничества. Однако, если разделять положения теории о комплексе трагической смерти, то тогда психотерапевт, наблюдающий женщину во время беременности, становится наиболее значимой фигурой в программе первичной профилактики.
У меня сложилось впечатление, что в настоящее время больше акушеров, чем психиатров пытаются сблизить эти области. В акушерстве и гинекологии все больше осознают не только значение влияния эмоциональных конфликтов на заболевания тазовых органов и ход беременности и родов, но также и на значение событий, происходящих во время беременности родов, влияющих на психическое развитие ребенка. Например, Jackobson и Reid (422) заявляют: «Конечно, полное развитие человеческого потенциала может быть приостановлено или замедлено на любой из стадий роста и развития. Период внутриутробного существования, а также события, сопутствующие родам, могут быть решающими». Возрастает также понимание важной роли самоотрицания себя как женщины в возникновении конфликта. В некоторых новейших книгах по акушерству акцент делается не на хирургическую технику, а на психофизиологию женщин (423). Врачей-акушеров, наблюдающих за ходом беременности, призывают рассматривать пациентку как личность и проявлять «сострадающее понимание» (424).