Материализация легенды

Бурлаков Геннадий

Я понимаю, что занять умы электората надо спорами о ранимости сексуальных меньшинств и\или преимуществах «натуралов», ядерной истерией и\или избирательной и переизбирательной компанией (заметьте отдельно: в правительство, в парламент, в палаты, в мэрии, этажи и закоулки власти, – чтобы протянуть обсуждение бесконечно долго). Спорами о Боге и атеизме, в конце концов. Чтобы только отвлечь направление движения мыслей от настоящих и правильных путей развития человеческих отношений, познания, возможностей человека. Не смогут родители ребенка-Дауна или спинального больного, или аутиста заниматься высокой политикой, бросив на произвол судьбы свое чадо, отнимающее у них все силы и эмоции. Значит эти люди уже и не пойдут на диспуты и баррикады. И споры сторонников и противников коммунистического режима закрывали от них же самих проблемы

недостаточного снабжения целой страны в период слома развитого социализма и перехода его в оголтелый капитализм раннего периода в отдельно взятой стране, – но не мешало не участвующим в споре лавочникам наращивать капиталы, продавая в толпе спорящих различные настоящие и чаще мнимые ценности. Под какофонию споров о соблюдении правил ведения войны между всегда родственными и ранее дружественными странами терялась сама острота боли от самой войны, и война превращалась в нескончаемый длительный вялотекущий процесс.

Это ли не достижение социума?!? Это ли не вершина завоевания социальной политики? Плодить уродов и дебилов и заполнять ими управляемое пространство, а красоту и чистоту незаметно для основной массы социума расходовать на подиумах и в домах терпимости в личных целях? Травить массу социума химической едой, ничего общего не имеющей с понятием «еда» под рукоплескания самих же социопатов, и незаметно для них «под одеялом» потреблять самим лучшее и качественное?

Но при этом вся масса кричит о важности принадлежности к социуму, но жить хочет по незримому примеру индивидов, живущих выше социума.

Но не мы выбираем, – нас выбирают. Родители, начальники, женщины, мужчины и даже дети. Потом электорат делает вид, что выбирает нас, потом нас ему же кидают на растерзание в угоду вновь выбранным… При этом вхождение в систему социопатов верхнего звена гарантировало условия существования совершенно не сопоставимое с даже средним уровнем существования в социуме.

Что делать?

Переписать автобиографию – это не значит изменить судьбу, это только описать другими словами отдельные относительно правдивые шаги из жизни, – не факт, что Вашей.

Само по себе писательство – это эквилибристика слов: созвучных – стихоплетство, не созвучных – романы, антагонистов – аллегории и пародии. Потому писать даже автобиографию, – ну как можно вписать в нее силу чувств или безразличие? А трудности и тяготы при получении образования, о котором мы упоминаем в 2-3 строки? Длительные ухаживания, чтобы стать «второй половиной», а потом депрессии и отчаяние после предательства, – они описываются в автобиографиях нечасто и еще более меньшим объемом, чем образование.

Мы выпячиваем отдельные свои настоящие или мнимые качества, что бы мы не писали: автобиографии, резюме, стихи, романы, – мы всё лакируем и адаптируем под себя.

В УГОДУ СОЦИУМУ! По его заказу или требованию.

Мы даже «вторую половину» выбираем с оглядкой на социум: что скажет мама? Как я буду с ним рядом смотреться? Как будет она блистать рядом со мной на бульваре или на балу?…

И при попытках вырваться из социума мы часто еще более ухудшаем собственное положение.

Вот если ты рос в большом дворе, с большим количеством дворовых и школьных друзей, а потом к ним добавились друзья из коллежа и вуза, то к кому ты обратишься за помощью, будучи взрослым человеком? – Конечно к ним, этим дворовым, школьным и пр. «социумным» друзьям.

А если завести друзей на всех этапах тебе не дали различные причины: частые переезды родителей на новое место жительства, отсутствие времени, которое надо было проводить с друзьями в ущерб занятиям и стремлениям быть лучше, отсутствие тех, с кем тебе было бы интересно во дворе и т.д.? Если ты сам часто переезжал по работе с места на место, не успевая пускать корни глубоко в этот социум? Или всегда был бельмом в глазу одним или несколькими отличительными своими качествами, из-за которых твои ровесники завидовали и потому отталкивали тебя от себя? Что тогда? К кому ты тогда обратишься при нужде? К прохожему на улице?

Ты можешь гордиться своей социальной свободой, и при этом с неудовольствием ждать Новый год, т.к. останешься один на один с наряженной елкой и праздничным ужином: туда не хотел пойти, там не интересно, а вот куда хотел – не пригласили. Сдвигаешь бокал со своим отражением в зеркале под бой курантов, – и со временем

приобретается уверенность, что живешь так каждый год, потому что так его встречал. А по-другому ты уже и не умеешь его встречать. Ведь у твоих друзей уже давно другие интересы, у них своя совместная история, – их они обсуждают и над этим они смеются, когда ты попадаешь на день рождения одного из них. А тебе эти обсуждаемые события неизвестны, и потому неинтересны, не смешны, и даже не соответствуют твоим взглядам на жизнь. И даже внутри шумной компании, казалось бы, своих бывших одноклассников или дворовых друзей ты опять, – и уже навсегда, – оказываешься ВНЕ ИХ СОЦИУМА. Для себя оказываешься. Ходишь на такие посиделки только потому, что это НАДО, или потому, что тебе просто некуда более идти в эти дни: сходки, спевки, посиделки, собрания, проповеди, церковные занятия и пр. И полулежишь в углу на кресле с большим бокалом вина, потому что не привык и не хочешь пить водку или их дрянной коньяк. И не приглашаешь на танец присутствующих дам. Ну, во-первых, ты просто не умеешь танцевать, а отдавить кому-то ноги просто не хочется. Во-вторых, эти дамы не соответствуют твоему надуманному или где-то услышанному образу по стройности талии, ароматам из подмышек или убойному запаху парфюмерии, трезвости или интеллекту, – или что ты ждешь свою единственную, но не находишь ее не только в толпе на вечеринке, но и в толпе жизни вообще. А если и пытаешься изобразить себя в танце, то только мучаешься и сваливаешь собственные неудачи в этом действе на боли в пояснице, изжогу от выпитого натощак, головную боль от духоты. Ты, некурящий «в корне», не выходишь вместе со всей мужской компанией во двор или на тесный балкон, т.к. у тебя «аллергия на табачный дым». И потом всё же задыхаешься от табачного выхлопа, когда мужчины приходят назад в комнату и со всех сторон дышат на тебя смрадом выкуренных сигарет. (Это если еще женщины в танце не дышат на тебя старым стойким перегаром и запахом курева!)

Со временем, как бы тебе не было грустно сознавать, что ты опять будешь даже на свой день рождения сдвигать бокалы со своим отражением в зеркале, ты постараешься найти тысячи причин, чтобы не пойти в эти шумные компании.

А если обратишься с просьбой о помощи к любому представителю этой компании, то от тебя будут отстраняться и шарахаться прямо пропорционально (а возможно и геометрически пропорционально) стоимости и значимости твоей просьбы. Твое отсутствие не заметят, или заметят с облегчением: просто или не просто ты не пришел, или не позвал к себе на днюху, уехал в командировку или умер… Если твое обращение экономически очень интересно, то тебя постараются кинуть, а предложение реализовать в узком кругу тех, кому ты не нужен и не интересен. Или публично высмеять и «опустить» в глазах окружающих, любящих или заинтересованных, – или просто из спортивного интереса.

К числу мужчин присоединяются женщины, потом дети этих полно семейных и неполно семейных ячеек общества, потом их родственники и друзья. «Это тот самый?» – глазами или вслух, при тебе или в твое отсутствие спрашивают уже люди, кого ты и не знаешь, и которые тебя тоже до сегодняшнего дня не знают: дети и взрослые, молодые и старые, нужные и безразличные, мужчины и женщины… Спросят, – и уже копируют с тобой поведение своих предшественников.

Это значит, что по всем параметрам ты вне социума. Хорошо тебе? Конечно, зависит от тебя. От твоих желаний. От твоих взглядов. От желания упиваться свободой от окружающих тебя людей. От умения жить отшельником в толпе. Или изгоем… От желания, чтобы кто-то интересовался о твоем быте и здоровье, – с целью помочь, а не с целью позубоскалить и обсудить. Чтобы тебя навестили в палате для искреннего сочувствия и помощи, а не прикидывали между собой вслух или мысленно, как занять твою жилплощадь первым, если ты уже не вернешься из больницы…

Но от твоих взглядов и желаний ничего не будет зависеть, если кто-то из них или совсем чужой человек в прямом или переносном смысле начнет тебя бить, а эта толпа будет стоять и смотреть (хорошо, если не присоединится – для разнообразия или из пьяного азарта – тоже бить тебя), как тебя валяют по полу, обсуждать действия твои и твоего противника, даже делать ставки, – но не встанет на твою сторону по причине, что «наших бьют»! Ты не их! Ты им чужой, даже если ты ежедневный попутчик в транспорте, за соседним рабочим столом, в соседнем окопе или квартире.