Материализм и эмпириокритицизм
Шрифт:
Следовательно, человеческое понятие причины и следствия всегда несколько упрощает объективную связь явлений природы, лишь приблизительно отражая ее, искусственно изолируя те или иные стороны одного единого мирового процесса. Если мы находим, что законы мышления соответствуют законам природы, то это становится вполне понятным, — говорит Энгельс, — если принять во внимание, что мышление и сознание суть «продукты человеческого мозга и человек сам продукт природы». Понятно, что «продукты человеческого мозга, будучи сами в конечном счете продуктами природы, не противоречат остальной природной связи (Naturzusammenhang), а соответствуют ей». (22) [141] Что существует природная, объективная связь явлений мира, в этом нет и сомнения. О «законах природы», о «необходимости природы» (Naturnottwendigkeiten)
141.
См. К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, 2 изд., т. 20, стр. 20, 22, 34-35.
В «Людвиге Фейербахе» мы равным образом читаем, что
«общие законы движения внешнего мира и человеческого мышления по сути дела тождественны, а по своему выражению различны лишь постольку, что человеческая голова может применять их сознательно, между тем как в природе — до сих пор большей частью и в человеческой истории — они пролагают себе дорогу бессознательно, в форме внешней необходимости, среди бесконечного ряда кажущихся случайностей» (38).
И Энгельс обвиняет старую натурфилософию в том, что она заменяла «неизвестные еще ей действительные связи» (явлений природы) «идеальными, фантастическими». (42) [142] Признание объективной закономерности, причинности, необходимости в природе совершенно ясно у Энгельса наряду с подчеркиванием относительного характера наших, т.е. человеческих, приблизительных отражений этой закономерности в тех или иных понятиях.
142.
См. К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, 2 изд., т. 21, стр. 302, 304.
Переходя к И.Дицгену, мы должны прежде всего отметить одно из бесчисленных искажений дела нашими махистами. Один из авторов «Очерков «по» философии марксизма», г. Гельфонд, заявляет нам:
«Основные пункты дицгеновского мировоззрения могут быть резюмированы в следующих положениях: «…9) причинная зависимость, которую мы приписываем вещам, в действительности не содержится в самих вещах» (248).
Это — сплошной вздор. Г-н Гельфонд, собственные воззрения которого представляют из себя настоящую окрошку из материализма и агностицизма, безбожно переврал И.Дицгена. Конечно, у И.Дицгена можно найти немало путаницы, неточностей, ошибок, радующих сердца махистов и заставляющих всякого материалиста признать в И.Дицгене философа не вполне последовательного. Но приписывать материалисту И.Дицгену прямое отрицание материалистического взгляда на причинность, на это способны только Гельфонды, только русские махисты.
«Объективное научное познание, — говорит И.Дицген в своем сочинении «Сущность головной работы» (нем. изд. 1903 г.), — ищет причин не в вере, не в спекуляции, а в опыте, в индукции, не a priori, a a posteriori. [143] Естествознание ищет причин не вне явлений, не позади них, а в них или посредством их» (S. 94-95). «Причины суть продукты мыслительной способности. Но они — не чистые продукты ее, они порождены ею в союзе с чувственным материалом. Чувственный материал дает порожденной таким образом причине ее объективное существование. Как мы от истины требуем, чтобы она была истиной объективного явления, так мы от причины требуем, чтобы она была действительна, чтобы она была причиной объективно данного следствия» (S. 98-99). «Причина вещи есть ее связь» (S. 100).
143.
не до опыта, а после опыта. Ред.
Отсюда видно, что г. Гельфонд выставил утверждение прямо противоположное действительности. Мировоззрение материализма, излагаемое И.Дицгеном, признает, что «причинная зависимость» содержится «в самих вещах». Для махистской окрошки г. Гельфонду понадобилось спутать материалистическую и идеалистическую линию в вопросе о причинности.
Перейдем к этой второй линии. У Авенариуса ясное заявление исходных пунктов его философии по этому вопросу находится в
«Не ощущая (не познавая в опыте: erfahren) силы, как чего-то вызывающего движение, мы не ощущаем и необходимости какого бы то ни было движения… Все, что мы ощущаем (erfahren), это — что одно следует за другим».
Перед нами юмовская точка зрения в самом чистом виде: ощущение, опыт ничего не говорят нам ни о какой необходимости. Философ, утверждающий (на основании принципа «экономии мысли»), что существует только ощущение, не мог прийти ни к какому иному выводу.
«Поскольку, — читаем дальше, — представление о причинности требует силы и необходимости или принуждения, как интегральных составных частей для определения следствия, постольку и оно падает вместе с ними» (§82). «Необходимость остается, как степень вероятности ожидания последствий» (§83, тезис).
Это — вполне определенный субъективизм в вопросе о причинности. И, если оставаться сколько-нибудь последовательным, то нельзя прийти к иному выводу, не признавая объективной реальности, как источника наших ощущений.
Берем Маха. В специальной главе о «причинности и объяснении» («W"armelehre», 2. Auflage, 1900, S. 432-439) [144] читаем: «Юмова критика (понятия причинности) остается в своей силе». Кант и Юм различно решают проблему причинности (с другими философами Мах и не считается!); к решению Юма «примыкаем мы».
144.
Mach, E. «Die Prinzipien der W"armelehre», 2. Auflage, 1900, S. 432-439 (Мах, Э. «Принципы учения о теплоте», 3 изд., 1900, стр. 432-439). Ред.
«Кроме логической (курсив Маха), какой-нибудь другой необходимости, например, физической, не существует».
Это как раз тот взгляд, с которым так решительно боролся Фейербах. Маху не приходит и в голову отрицать свое родство с Юмом. Только русские махисты могли дойти до того, чтобы утверждать «соединимость» юмовского агностицизма с материализмом Маркса и Энгельса. В «Механике» Маха читаем:
«В природе нет ни причины, ни следствия» (S. 474, 3. Auflage, 1897). «Я многократно излагал, что все формы закона причинности вытекают из субъективных стремлений (Trieben); для природы нет необходимости соответствовать им» (495).
Здесь надо отметить, что наши русские махисты с поразительной наивностью подменяют вопрос о материалистическом или идеалистическом направлении всех рассуждений о законе причинности вопросом о той или иной формулировке этого закона. Они поверили немецким профессорам-эмпириокритикам, что если сказать: «функциональное соотношение», то это составит открытие «новейшего позитивизма», избавит от «фетишизма» выражений, вроде «необходимость», «закон» и т.п. Конечно, это чистейшие пустяки, и Вундт имел полное право посмеяться над этой переменой слова (S. 383 и 388 цит. статьи в «Philosophische Studien»), нисколько не меняющей сути дела. Сам Мах говорит о «всех формах» закона причинности и в «Познании и заблуждении» (2 изд., S. 278) делает само собой понятную оговорку, что понятие функции может выразить точнее «зависимость элементов» лишь тогда, когда достигнута возможность выразить результаты исследования в измеримых величинах, — а это даже в таких науках, как химия, достигнуто лишь отчасти. Должно быть, с точки зрения наших доверчивых к профессорским открытиям махистов, Фейербах (не говоря уже об Энгельсе) не знал того, что понятия порядок, закономерность и т.п. могут быть выражены при известных условиях математически определенным функциональным соотношением!
Действительно важный теоретико-познавательный вопрос, разделяющий философские направления, состоит не в том, какой степени точности достигли наши описания причинных связей и могут ли эти описания быть выражены в точной математической формуле, — а в том, является ли источником нашего познания этих связей объективная закономерность природы, или свойства нашего ума, присущая ему способность познавать известные априорные истины и т.п. Вот что бесповоротно отделяет материалистов Фейербаха, Маркса и Энгельса от агностиков (юмистов) Авенариуса и Маха.