Материнский инстинкт
Шрифт:
— Ладно, не дуйся! — услышала, как он расслабился. Наверное, у меня получилось изобразить праведный гнев. — Позвоню за два часа до приезда, чтобы у тебя было много времени подготовиться к моему визиту, договорились?
— Договорились, — мне стало немного стыдно за вспышку гнева и дальше мы разговаривали о разных мелочах, сотни раз признавались в любви. Нам было хорошо вместе даже на расстоянии, потому что мы любили друг друга, а все остальное разве имеет значение?
Не знаю, сколько мы разговаривали — время перестало существовать, как вдруг услышала, как истошно закричал ребенок. Я замерла, а сердце от испуга заметалось в груди раненным зверем.
— Ты что, смотришь программы для
— Сам сделаешь? Как папа Карло? Бревно уже купил?
— Конечно, целый куб отборного леса. Потому что на одном ребенке я останавливаться не собираюсь — от тебя я хочу, как минимум, пятерых! — слышала, как Рома смеется своей идее, но это не так смешно, как ему кажется. Пятеро детей? Я очень сильно сомневалась, что выдержу такую ораву разновозрастных карапузов. Но расстраивать любимого не стала — зачем раньше времени толочь воду в ступе?
— Ладно, мне нужно в магазин, а ты меня отвлекаешь, — я старалась как можно быстрее закончить разговор, потому что ребенок с каждой секундой кричал все сильнее и я не в силах уже выносить его плач. Нужно его покормить или переодеть, но пока Рома «висит» на другом конце провода сделать этого не получится.
— Ладно, любимая, — вздохнул. — Не буду отвлекать. До завтра.
— До завтра, — почти закричала и резко нажала кнопку «отбой».
Побежала в комнату и схватила орущего младенца на руки — от натуги его личико покраснело и он похож сейчас не на новорожденного, а на взбесившийся помидор. Приложила к уже изрядно наполнившейся груди, и за сосок тут же ухватились крошечные губы. Мне неприятно кормить ребенка. Мне тяжело, неудобно, плохо. Почему-то бросает в пот и начинает чесаться все тело. Хотелось оторвать его от себя и швырнуть куда подальше, чтобы больше никогда ничего подобного не испытывать. Но я держалась из последних сил, стараясь потушить в себе приступ ярости. Знала, что он поест и снова уснет. Главное не думать о нем. Старалась думать о чем-нибудь приятном — о том, как встречу любимого завтра, как мы будем разговаривать всю ночь обо всем на свете и не сможем наговориться. О том, как смогу прислониться к его широкой груди, уткнуться в нее носом и, закрыв глаза, забыть обо всех проблемах, что накопились за последние месяцы.
Но тут я с ужасом осознала, что дети иногда еще и ходят в туалет. Пощупала пеленку и поняла, что он сделал сразу два дела, пока кушал. Одно дело мокрое, а другое грязное. Ребенок продолжал основательно подкрепляться, а я не хотела отвлекать его и снова слышать вой. Мне было наплевать на его мокрые пеленки — если они ему сейчас не мешают, то почему они должны мешать мне? Делать нечего, сидела и ждала, пока он наестся.
Впервые за то время, что он родился, я решила его рассмотреть. Да, действительно, как и в моем сне, он на сто процентов похож на меня. Те же глаза, губы, нос, овал лица. Даже моя родинка на щеке досталась в наследство. Я никогда не считала себя роковой красавицей, однако с юношества мужчины обращали на меня внимание. И если бы не моя излишняя разборчивость в выборе спутника жизни, то, скорее всего, уже давно была бы замужем. Но я постоянно выбраковывала потенциальных претендентов в мужья. Вот только с Ромой не получилось — полюбился уж очень.
В глубине души была удовлетворена осмотром. Конечно, не смотря на то, любила я его или нет, не хотелось знать, что у меня родился урод. Хотя учитывая мое к нему отношение во время беременности — то, как много пила и курила, как с ненавистью высказывалась в его адрес, как утягивала изо всех сил живот, — удивительно, что внешне он был абсолютно здоров. И даже весьма миленький
Пока я рассматривала малыша, он наелся и уснул. Это был все-таки странный младенец — его вообще, похоже, не волновало, что пеленки можно было выжимать. Главным было наесться. Такое чувство, что привыкший к ненависти и издевательствам с моей стороны, он ничего не требовал. Наверное, смог бы обходиться без еды и ее перестал бы просить.
Я осторожно поднялась, поддерживая малыша. Кровати у него не было и мне пришлось снова положить его на стол, который ночью служил ему постелью. Положила, развернула, но он так и не проснулся. Я достала из упаковки влажную салфетку для снятия макияжа и вытерла младенца. Потом взяла кусок чистой марли и завернула в него ребенка, который продолжал спать крепким сном. Вот если бы меня мотыляли из стороны в сторону и укладывали спать на жесткий стол, то вряд ли я продолжала спать, а этому ничего — сопит в две ноздри. Странный все-таки ребенок.
Удостоверившись еще раз, что малыш не собирается в ближайшее время просыпаться, пошла готовиться к скорому визиту Романа — нужно как можно тщательнее убрать в квартире, отмыв следы, оставшиеся после родов.
Что делать с ребенком старалась не думать.
Глава 20
— Доброе утро, солнце! — Рома весел и бодр, а на часах только шесть утра. Я мало спала ночью — ребёнок часто требовал, чтобы его покормили и мне ничего не оставалось, как удовлетворять его потребности. С каждым разом кормление давалось всё легче, но спать хотелось безумно. Мы заснули только на рассвете, и телефонный звонок вырвал меня из сна, в котором снова где-то бродила, искала какую-то дверь, но найти так и не смогла.
Эти сны, из которых, казалось, нет выхода, преследовали меня постоянно. Стоило хоть ненадолго закрыть глаза, и я оказывалась в каких-то тёмных коридорах, по которым бегают крысы, что-то шуршит, а стены — сырые и заплесневелые.
— О, ромашка, — проговорила, тщетно пытаясь подавить зевок. В тот момент мечтала лишь об одном: уснуть крепким сном, чтобы ничего не тревожило, не снилось и не будило. — Уже приехал?
Как ни была рада его слышать, как ни мечтала об этой встрече и ни радовалась его приезду, именно в тот момент поняла, что усталость всех предыдущих месяцев лишила последних сил. Я устала притворяться, утомилась что-то изображать. Хотелось просто лечь и сдохнуть, потому что все внутренние резервы организма, что поддерживали во мне жизнь, словно топливо в печи, разом иссякли.
— Я, по-моему, просил так меня не называть, — его напускная строгость заставила улыбнуться. Только Рома мог в один миг развеселить меня, заставив забыть обо всех печалях и тревогах, словно не было их в моей жизни. Жаль, это быстро проходило. — Неужели так сложно запомнить? Что же ты вредная такая у меня, а?
«У меня»... эти слова согрели душу, подарив тепло и ощущение уюта, которого мне так не хватало. Наверное, со времени гибели родителей и брата.
— Будешь, значит, ландышем, — засмеялась, представив выражение его лица в этот момент, — или лютиком, раз ромашкой быть не нравится. Но по мне так очень красивый цветок.
— Я говорил тебе, что с тобой чертовски сложно? — хмыкнул Рома, но голос его потеплел.
— Конечно, говорил, — снова засмеялась, словно не творился в моей жизни полный хаос. — Примерно тысячу раз. Но ничего другого я тебе всё равно предложить не смогу, поэтому придётся терпеть меня такую, непростую. Согласен?
— Ну, а что ещё остается? Я же люблю тебя, — его бархатистый тембр будоражил кровь, волновал. Только Рома так действовал на меня. Никогда и никто раньше не дарил мне таких эмоций, не был так предан и терпелив.