Материя
Шрифт:
Орамен почти сразу же пожалел о своей грубости, но извиняться было уже поздно. Он весь день пребывал в расстроенных чувствах. С утренней почтой пришло письмо от матери из далекого Херетесура; она сообщала, что уже несколько месяцев как беременна от нового мужа, и доктора не советуют ей пускаться в долгий путь. Поэтому в ближайшее время она приехать не сможет. «Новый муж? — подумал Орамен. — Беременна? Несколько месяцев?» Он ничего не знал ни о том ни о другом. На письме стояла дата примерно месячной давности. Или оно шло с большими задержками, или лежало неотправленным.
Он почувствовал себя уязвленным и к тому же испытал укол ревности — им пренебрегли. Как отнестись к этим известиям? Может, лучше
Пока он лежал, прислушиваясь к далеким звукам празднества, пытаясь разобраться в своих чувствах по случаю победы и недоумевая — где же полная и безграничная радость? — его слуга Негюст Пуибив вбежал в комнату и остановился в ногах кровати, переводя дыхание. Лузель, девушка, с которой Орамен провел ночь, просыпалась. Протерев глаза, она удивленно посмотрела на Пуибива — высокого, большеглазого, с торчащими зубами, еще не испорченного городскими привычками. Он был исполнен энтузиазма и доброжелательства и обладал редкой способностью выглядеть неуклюже даже во сне.
— Ваше высочество! — закричал он, но тут увидел Лузель, и щеки его зарделись. — Прошу прощения у вас и молодой дамы! — Он глотнул воздуха. — Ваше высочество, еще раз прошу прощения, но война закончилась, ваше высочество, и мы одержали победу! Только что поступили известия! Тил Лоэсп, великий Уэрребер, они — все сарлы — торжествуют победу! Какой великий день! Извините, что помешал вам, ваше высочество! Я ухожу!
— Постой, Негюст, — сказал Орамен, когда парень (на год старше его, но нередко казавшийся моложе) повернулся и хотел было уйти, зацепившись при этом ногой за ногу; он споткнулся еще раз, когда обернулся после слов принца, но удержал равновесие и встал по стойке «смирно», уставившись мигающими глазами на Орамена. Тот спросил: — Есть еще подробности, Негюст?
— Я узнал эту великую новость от однорукого парламентского сержанта, которому было поручено орать во все горло, ваше высочество. На нем еще была шапка такая — треуголка. Дама из питейного заведения на другой стороне улицы чуть не упала в обморок и пожелала своим сыновьям безопасного и скорейшего возвращения, ваше высочество!
Орамен подавил смешок.
— Я хотел сказать, подробности самого сообщения.
— Ничего больше, ваше высочество! Только то, что мы взяли верх, столица делдейнов взята, их король покончил с собой, а наши храбрые ребята торжествуют победу! А тил Лоэсп и непобедимый Уэрребер живы и здоровы! Потери невелики. Да, совсем забыл: столица делдейнов будет переименована в Град Хауска! — Негюст засиял от удовольствия. — Вот ведь здорово. Правда, ваше высочество?
— И в самом деле, здорово. — Орамен, улыбаясь, откинулся на подушку. Слушая восторженную болтовню Негюста, он почувствовал, как улучшается его настроение и постепенно становится таким, каким и должно было быть изначально. — Спасибо, Негюст, — сказал он парню. — Можешь идти.
— Я рад, ваше высочество! — сказал Негюст.
Он еще не изобрел подходящую для таких случаев гладкую фразу. Развернувшись и на сей раз не потеряв равновесия, слуга успешно нашел дверь и закрыл ее за собой. Но через мгновение он ворвался назад.
— Вот еще, ваше высочество! — воскликнул он. — Телеграфное послание, ваше высочество! Только что доставлено.
Он вытащил запечатанный конверт из своего фартука, протянул Орамену и удалился.
Лузель зевнула.
— Так, значит, все закончилось? — спросила она.
Принц сломал печать, вскрыл конверт, бросив взгляд на девушку, и задумчиво кивнул.
— Да, похоже на то. — Он улыбнулся девушке и стал читать послание, потом развернулся и сел на край
Лузель потянулась к Орамену, отбросила с лица длинные черные волосы в кудряшках, сильно спутанные, и посмотрела на него с обиженным видом.
— Так сразу, принц?
Телеграмма сообщала, что у него появился единоутробный брат. Отправила ее не сама Аклин, а первая фрейлина. Роды были долгими и трудными, — и неудивительно, подчеркивалось в телеграмме, учитывая зрелый возраст дамы Блиск, — но теперь ребенок и мать понемногу поправлялись. Больше ничего.
— Да, сразу, — сказал Орамен, сбрасывая с плеча руку девушки.
Зной вокруг Хьенг-жара становился невыносимым. Два солнца — гелиодинамики Клиссенс и Натерли — стояли высоко в небе и тщились выжать из людей последние капельки пота. Скоро земля в этой сверхвлажной среде погрузится (если не врут звездочеты и предсказатели погоды) едва ли не в полную темноту на почти пятьдесят коротких дней, и резко наступит зима, сковав льдом реку и Водопад.
Тил Лоэсп, моргая, чтобы пот не попал в глаза, окинул взглядом Хьенг-жар — громадный, ступенчатый, падающий вниз множеством струй. Он спрашивал себя, можно ли усмирить эту колоссальную бурлящую энергию и эту невыносимую жару, быстро успокоить все и охладить только за счет отсутствия подвижных звезд. И все же ученые утверждали, что это произойдет, в связи с чем пребывали в небывалом возбуждении; судя по архивным данным, такое уже случалось в прошлом, значит, так будет и теперь. Тил Лоэсп отер лоб. Ужасная жара. Он был бы рад оказаться под водой.
Рассель, делдейнская столица, пал почти без сопротивления. После нудных возражений Уэрребера и других крупных военачальников — и сообщений о необъяснимой робости младших офицеров, когда речь шла о казни захваченных делдейнов, — тил Лоэсп отозвал всеобщий приказ, касающийся пленных и разграбления вражеских городов.
Задним умом он полагал, что следовало бы сильнее поднажать на Хауска для большей демонизации делдейнов. Часк в этом смысле был исполнен энтузиазма, и они вместе старались убедить короля, что моральный дух солдат и населения повысится, если внушить им нерассуждающую ненависть к делдейнам. Но король, как часто случалось, проявил чрезмерную осторожность. Хауск проводил различие между народом, с одной стороны, и верховными властями и коррумпированной знатью — с другой, и даже допускал, что делдейны — противник, которого следует уважать. В любом случае после победы ему пришлось бы править делдейнами, а справедливая ненависть населения к оккупантам и убийцам делает невозможным мирное, плодотворное правление. Если говорить о данном практическом вопросе, Хауск видел в убийствах бесполезный и даже вредный метод сдерживания. Страх длится неделю, гнев — год, а ненависть — всю жизнь, полагал он. Однако этот страх можно подпитывать каждый день, возразил тил Лоэсп. Но его довод отвергли.
«Лучше уж уважение через недовольство, чем подчинение из страха», — сказал Хауск, похлопав его по плечу, после обсуждения, которое закрыло этот вопрос. Тил Лоэсп отложил свой ответ на потом.
После смерти Хауска у него не было достаточно времени, чтобы изобразить делдейнов ненавистными, отвратительными существами, достойными лишь страха и презрения, как предполагалось сделать с самого начала. Правда, он и теперь старался запустить этот процесс.
Так или иначе, выбора не оставалось — тил Лоэсп был вынужден смягчить непримиримую жестокость своих первых указов насчет пленных и городов. Он утешался той мыслью, что хороший командир всегда готов изменить тактику и стратегию в зависимости от обстоятельств, если только каждый шаг на этом пути ведет к конечной цели.