Матёрый

Донской Сергей Георгиевич

Машин здесь было собрано предостаточно, но посередине помещения имелось свободное пространство, на котором разместилось несколько человек.

Арам и его люди образовали круг, а в центре его, семеня ногами, приплясывали две голые человеческие фигуры. Иногда они сходились вплотную, сталкивались и снова разлетались в стороны. Их сведённые за спиной руки были вздёрнуты к потолку. Там, перекинутая через трубу горячего отопления, скрежетала стальная цепь, намертво сковавшая обоих. Как только один из пленников умудрялся коснуться ногами цементного пола, стремясь

облегчить боль в вывихнутых суставах, второй, зависавший в воздухе, принимался отчаянно извиваться, желая во что бы то ни стало нарушить равновесие. Тот, что потолще, подвывал незнакомым Итальянцу голосом. Его визави тихонько плакал. Это был Боря Губерман, абсолютно непохожий на себя без иронично посверкивающих очков.

– Перетягивание каната проходит с переменным успехом, – доложил Арам не без юмора.

– Что рассказывают интересного? – спросил Итальянец, награждая помощника беглым поцелуем и принимая ответный.

– А что они могут рассказывать, когда их ни о чем не спрашивают? Вас дожидаются, как было ведено. – Арам понизил голос. – У Бори Губермана какой-то листок с расчётами нашли. Итоговая цифра – чуть больше пяти миллионов долларов.

– Особнячками, значит, втихую приторговываешь, – прошипел Итальянец, уставившись на бывшего фаворита.

– Александр Сергеевич! – взмолился тот, раскручиваясь на цепи. – Это недоразумение! Я все объясню!

– Закрой хлебало! – Итальянец отвернулся.

Выставив вперёд ладонь, он терпеливо ждал, пока закончатся осторожные прикосновения лап поочерёдно приближавшихся боевиков. Причастившиеся отходили с глуповато-счастливым видом. Некоторые из них лицезрели Папу впервые, и для них церемония рукопожатий означала очень многое. Итальянец усмехнулся.

– Зубки господину Губерману зачем попортили? – спросил он, присмотревшись к своему генеральному директору. – Сопротивлялся, что ли?

– Не! – отозвался один из боевиков Арама, похожий на жизнерадостного дебила. – Мы с пацанами так думаем, что он, тварюга, цепь пытался перегрызть.

– А!.. Алек!.. Александр Сергеевич!..

Тут Губермана, потерявшего опору под ногами, поволокло в сторону и закрутило-завертело, как новогоднюю игрушку на ёлке. Его товарищ по несчастью временно умолк. Стоя на цыпочках, он лишь шумно переводил дыхание и весь напрягался, не давая вздёрнуть себя снова.

Хищные челюсти наручников вгрызлись в запястья обоих чуть ли не до кости. Вокруг никелированных браслетов лохматилась, содранная до кровавого мяса, кожа. Итальянец с удовольствием полюбовался вывихнутыми плечами Губермана, его сведёнными воедино лопатками и бугрящимися на спине позвонками. Задав ему пинком новую орбиту вращения, он полюбопытствовал:

– Давно эти члены так телепаются?

– Часа четыре, не больше, – ответил Арам. – Пока цепь до нужной длины подгоняли, пока то да се…

– А изобретение чьё? Мне нравится.

– Можно считать, что Губерман сам себе казнь выбрал.

Заслышав свою фамилию, генеральный директор оживился. Зацепившись пальцами ног за невидимые неровности пола,

он переместил центр тяжести на себя и, искательно заглядывая Итальянцу в глаза, зачастил:

– Александр Сергеевич… Не надо больше… Я все исправлю, все верну-у-у!..

Тут перевес вновь оказался на стороне напарника, и, дико взвыв, Губерман взмыл вверх с закатившимися глазами. Заподозрив, что он собирается потерять сознание или вообще окочуриться, Итальянец требовательно крикнул:

– Хватит! Снимите эту дохлятину!

– Обоих? – уточнили бойцы.

– Обоих.

Когда пленников поставили перед ним на колени, Итальянец внимательно посмотрел на них. Измождённое лицо Губермана было залито слезами, но все ещё светилось робкой надеждой. Его товарищ по несчастью уже ни на что не надеялся – глаза мёртвые, пустые, губы мелко трясутся. Ухватив его за подбородок, Итальянец резко спросил:

– Как тебя зовут?

– Макс… Максим Мамотин…

– Ты понимаешь, Максим, что твой друг детства тебя подставил? Ты здесь по Бориной наводке.

Пленника, похоже, совсем не волновало, как и почему он очутился в подземном гараже. Он просто очень хотел выбраться отсюда, хотя шансов у него практически не было.

– Я сделаю все, как скажете, – произнёс он замогильным голосом. – Подпишу любые бумаги, сделаю перечисления… Отпустите только… Богом молю…

– Встань! – велел Итальянец.

Мамотин выпрямился, готовый в любой момент снова бухнуться на колени. Сосредоточив мрачное внимание на его съёжившемся хоботке, Итальянец протянул руку в сторону зрителей и потребовал:

– Нож! Острый!

Перехватив его взгляд, Мамотин по-детски прикрылся ладонями и тоненько крикнул:

– Я же сказал, что все подпишу!

– Ну и что теперь? – насмешливо спросил Итальянец, сжимая рукоять тяжёлого тесака, положенного на его ладонь. – Орденом тебя наградить?

– Посмертно! – хохотнул кто-то из бойцов.

Губерман всхлипнул. Наградив его многообещающим взглядом, Итальянец опять пошевелил пальцами в воздухе:

– Стул дайте.

– Может, кресло принести?

– Стул! Деревянный!

Когда приказ был выполнен, Итальянец перевернул стул вверх ножками и с неожиданной яростью прыгнул на него, без труда отломив спинку. Сухой треск дерева прозвучал как выстрел, заставив присутствующих вздрогнуть. Рыхлые щеки Мамотина мелко затряслись. Покосившись на него, Итальянец присел возле сиденья с растопыренными ножками и принялся строгать одну из них, с усилием откалывая длинные неровные щепы.

Услышав смешки бойцов и дробный перестук капель там, где стоял Мамотин, Итальянец не оторвался от своего занятия.

Закончив работу, он выпрямился и полюбовался делом своих рук. Заострённая ножка поломанного стула выглядела очень убедительно.

– Ну что, Макс, играет очочко? – весело поинтересовался он.

Дар речи вернулся пленнику лишь с третьей попытки.

– Я подпишу, – пролепетал он. – Печать при мне.

– Твои деньги мне на хрен не упали! – отрезал Итальянец. – Подойди сюда.