Матильда Кшесинская. Любовница царей

Седов Геннадий

– Участники спектакля, на сцену! – слышится в коридоре голос распорядителя.

Стиснутая толпой взбудораженных сверстников, она ускоряет шаг.

О судьбоносном для нее знакомстве с наследником престола на ужине после выпускного спектакля Кшесинская подробно рассказывает и в дневнике, и в вышедших полвека спустя на французском языке «Воспоминаниях». Между двумя этими источниками немало расхождений, но нигде нет и намека на ее посвященность в подстроенную интригу. Думается, она, как и Николай, на самом деле ни о чем не догадывалась, приписав случившееся воле провидения.

Оглушенная событиями дня она наблюдала сквозь щелку занавеса, как в маленьком учебном театре с несколькими рядами кресел рассаживается венценосная семья:

массивный Александр Третий, императрица, великие князья с женами.

То, как они с Сережей выступили в дивертисменте, как исполнили свой назубок затверженный танец, она помнила отрывочно – все пронеслось в считанные мгновения угарной круговертью: звуки музыки, повизгивание наканифоленного пола под ногами, разноцветные огни, горячее дыханье партнера на лице…

Им старательно аплодировали из зала – не больше и не меньше, чем остальным участникам: царственные зрители соблюдали необходимый в подобных обстоятельствах нейтралитет.

Читаем далее у Кшесинской:

«Все побежали в залу, я и теперь шла позади всех, я знала, что приду в залу последняя и, следовательно, буду первая у дверей. В конце коридора показалась Царская фамилия, волнение мое достигло крайних границ, и мне казалось, что у меня не хватило бы сил ждать еще. Я не в силах описать тот восторг, в котором я находилась, когда Государь обратился ко мне первой и меня похвалил… Когда все по очереди были представлены Государю и Государыне и были обласканы ими, все перешли в столовую воспитанниц, где был сервирован ужин на трех столах – двух длинных и одном поперечном.

Войдя в столовую, Государь спросил меня: «А где ваше место за столом?»

«Ваше Величество, у меня нет своего места за столом, я приходящая ученица», – ответила я.

Государь сел во главе одного из длинных столов, напротив от него сидела воспитанница, которая должна была читать молитву перед ужином, а слева должна была сидеть другая, но он ее отодвинул и обратился ко мне:

«А вы садитесь рядом со мною».

Наследнику он указал место рядом и, улыбаясь, сказал нам:

«Смотрите только, не флиртуйте слишком».

Перед каждым прибором стояла простая белая кружка. Наследник посмотрел на нее и, повернувшись ко мне, спросил:

– Вы, наверное, из таких кружек дома не пьете?

Этот простой вопрос, такой пустячный, остался у меня в памяти. Так завязался мой разговор с Наследником. Я не помню, о чем мы говорили, но я сразу влюбилась в Наследника…»

3

Каким он предстал перед ней в описываемый вечер? Вот беглый его портрет той поры: невысокого роста, славянского типа лицо с фамильным «романовским» подбородком, светлые, чуть навыкате, глаза, юношеские усики. Очень мило картавил, прекрасно выглядел в сшитом по фигуре мундире Преображенского полка с офицерскими погонами. Да что там форма, господи! От одного его имени трепетали на просторах России бесчисленные женские сердца: наследник короны, гусар, прекрасный наездник, душка необыкновенный! И этот полубог во плоти сидел сейчас рядом, улыбался, спрашивал о чем-то. Милый, застенчивый… заинтересован, кажется. Какая девушка, скажите, в подобных обстоятельствах не потеряла бы голову?

«Когда я прощалась с Наследником, который просидел весь ужин рядом со мною, мы смотрели друг на друга уже не так, как при встрече, в его душу, как и в мою, уже вкралось чувство влечения, хоть мы и не отдавали себе в этом отчета…»

Дивная наступила пора жизни: просыпаешься утром наполненная до краев счастьем. Форточку распахнуть и – птицей ввысь! К нему…

Несколько дней спустя после памятного вечера она неожиданно встречает его на улице – разве не чудо?

«Я шла с сестрой по Большой Морской, и мы подходили к Дворцовой площади под арку, как вдруг проехал Наследник. Он узнал меня, обернулся и долго смотрел мне вслед. Какая это была неожиданная и счастливая встреча! В другой раз я шла по Невскому проспекту мимо Аничкова дворца, где в то время жил Император Александр Третий, и увидела Наследника, стоявшего со своей сестрой, Ксенией Александровной,

в саду, на горке, откуда они через высокий каменный забор, окружавший дворцовый сад, любовались улицей и смотрели на проезжавших мимо. Опять неожиданная встреча. Шестого мая, в день рождения Наследника, я убрала всю свою комнату маленькими флажками. Это было по-ребячески, но в этот день весь город был разубран флагами. Случайные встречи с Наследником на улицах были еще несколько раз…»

(«Наследник», обратите внимание, она пишет с заглавной буквы. И не цветами украшает комнату в день его рождения, а символами государства. В любовном ее чувстве сквозит по-девичьи восторженно верноподданническая нота – черта характера, без которой Кшесинскую не понять.)

Незабываемая весна девяностого года! Сколько она вместила в себя! Любовь, знакомство с Цукки, окончание училища – с первой наградой. Она получает место в балетной труппе Мариинского театра. Нет конца радостным событиям: словно бы звездный дождь пролился разом над головой.

Папуля влетает в прихожую – румяный, шуба нараспашку, снежная крупа на воротнике, кричит с порога:

– Читали? Плещеев о Малечке пишет!

Все рвут у него из рук свежий номер «Петербургской газеты». Где, на какой странице? Да вот же, господи! Смотрите театральную подборку!

Упоминавшийся уже критик (сын известного поэта Алексея Плещеева) сообщает: «Гвоздем бенефиса г. Папкова были дебюты трех юных дочерей многочисленного семейства Терпсихоры – госпожи Кшесинской 2-й, Скорсюк и Рыхляковой. Г-жа Кшесинская в па-де-де из «Тщетной предосторожности» произвела самое благоприятное впечатление. Грациозная, хорошенькая, с веселою детскою улыбкою, она обнаружила серьезные хореографические способности в довольно обработанной форме: у госпожи Кшесинской твердый носок, на котором она со смелостью, достойной опытной балерины, делала модные двойные круги. Наконец, что опять поразило меня в молодой дебютантке, это безупречная верность движения и красота стиля. Очень удачным партнером г-жи Кшесинской 2-й оказался г. Легат. Па-де-де имело огромный успех, несмотря на то, что недавно еще его исполнили г-жа Цукки и г. Гердт…»

В порыве чувств все целуются, папочка требует тут же откупорить бутылку шампанского.

– За новую балетную звезду России! Виват Кшесинской-второй!

Вырезку из газеты она помещает в рамочку, вешает над трюмо в их общей с сестрой комнате. (Позже для подобных откликов ей не хватало целого шкапа.)

Сошел лед на Неве. Нехотя, зябко поеживаясь, приближается короткое северное лето. У петербургских застав – столпотворение: тянутся во все стороны, утопая в жирной грязи, нагруженные домашним скарбом фуры, напоминающие гигантские катафалки. Город устремился на природу – в загородные особняки, имения, на дачи. К солнышку, траве, исходящим нежным паром пригоркам с блеклыми цветами.

Отдыхая с родителями в Красницах, она считает в нетерпении дни, оставшиеся до открытия красносельского театрального сезона, в котором участвует впервые. На спектакли ждут царскую семью, будет и он, разумеется. Поскорей бы, господи!

Летний фестиваль в Красном Селе задумал в бытность свою главнокомандующим Санкт-Петербургским военным округом великий князь Николай Николаевич старший, родной дядя нынешнего государя. Горячий поклонник балета, а паче чаяния – танцовщиц, приживший от балетной артистки Числовой четверых детей обоего пола, носивших фамилию Николаевых, он построил в свое время в 24 верстах от столицы на территории армейского лагеря деревянный театр – для увеселения офицеров гвардии, принимавших участие в летних маневрах. В течение июня – июля и первой половины августа тут давали в часы, предшествовавшие полевому ужину, два спектакля в неделю: небольшую комедию и балетный дивертисмент. Сезоны год от года делались приметнее – к участию в них привлекалось все наиболее яркое на столичной сцене; армейские мундиры в зрительном зале стали чередоваться мало-помалу с летними нарядами великосветских дам и кавалеров; окончательным же признанием затеи стало присутствие среди публики императора с семьей, что разом возвело сезоны в разряд государственных.