Матильда
Шрифт:
И идиот Воронцов. Он всегда вызывал у Матильды неприятие, но думать о том, что сейчас он, скорее всего, уже убит – его ведь обвинили в покушении на Наследника во время инцидента на ипподроме, было слишком страшно.
Как хрупка человеческая жизнь, и как много на человеке лежит ответственности: за каждый свой шаг, и более всего перед самим собой, а не перед миром.
Глава 6. На расстоянии вытянутой руки
Дверь в уборную Матильды отворилась, и на пороге показались две огромные серебряные корзины роз. Лица несущего цветы разглядеть было невозможно, только руки и лацканы военной формы.
– Прошу прощения за вторжение, excuse-moi ma petite, – начал он, но Матильда вскочила и замахала на него руками.
– Вы с ума сошли?
– Что? Почему?
– Вы являетесь сюда, как, как… Это все из-за вас! Мало вам, что меня считают вашей любовницей?
Щеки Николая покрылись пятнами румянца, он смутился, вместе с тем по лицу поползла лукавая улыбка.
– Ничего смешного. Вы, видимо, воображаете, какая честь для меня иметь такой статус. Однако выходит, что карьеру свою и место на сцене я, как некоторые, оплатила телом.
Уголки губ Николая поползли вниз.
– Прошу меня извинить, Матильда Феликсовна. Я понимаю, я не подумал.
Матильда продолжала стоять напротив Николая, не делая попыток прогнать его.
– Могу заметить, что визит мой, кажется, остался незамеченным. Я шел по закулисью совершенно бесшумно.
Матильда смотрела на него снизу вверх, чуть подняв голову – она была такая миниатюрная, что едва доходила Николаю до плеча. Взгляд ее оттаял, она смотрела уже не так сурово.
На самом же деле в тот момент внутри нее все ликовало, и Матильде стоило немалых усилий, чтобы сдержаться и не повиснуть на шее у Николая, или не закружиться с ним по комнате, испытывая облегчение и почти детский непосредственный восторг.
– Все эти декорации, реквизиты… Вы, Матильда Феликсовна, должно быть, проживаете тысячи жизней, столько судеб ваших героинь… – заметил он.
Он попал точно в цель – лицо Матильды озарилось, она улыбнулась.
– Вы меня раскусили. Вот он, мой план – успеть прожить как можно больше жизней.
– Вы – лучшая! Я хочу сказать, вы танцуете. Танцуете лучше всех.
– Лучшая не я, а Леньяни.
Как бы она ни презирала Пьерину, и как бы снисходительно ни относилась к вынужденной лжи, Матильда в то же время высоко ценила честность и непредвзятость.
– Да, лучшая. Почти как Вирджиния Цукки, – вспомнив о Цукки, Матильда тепло улыбнулась… – Она, как и Вирджиния, может крутить тридцать два фуэте…
– Крутить?
– Способна исполнить.
– Фуэте?
Николай попытался изобразить нечто, отдаленно напоминающее фуэте. Вышло презабавно.
– Не так! – засмеялась Матильда.
Николай продолжал вращаться, рискуя налететь на мебель и туалетный столик, вешалки с костюмами, опрокинуть грим и подаренные букеты.
Матильда не выдержала и легко подхватила ногу Николая, силясь задать ему нужное направление. Они хохотали уже оба, продолжая дурачиться и ничуть не обращая внимания на застывшего подле ширмы казака. Наконец, Матильда разжала руки, и Николай, потеряв равновесие, повалился на пол, продолжая смеяться. Она протянула ему руку, он поднялся и оказался так же близко к ее лицу, как тем летним днем в царской палатке.
– Мы придумаем вам титул, – прошептал он глядя Матильде в глаза. Она резко отшатнулась, накинула на плечи шаль.
– Чтобы вы знали, я праправнучка княгини Красинской. У меня права
– Ники.
– Что?
– Зовите меня Ники. Так меня называют близкие.
Казак у ширмы нерешительно кашлянул. Николай спохватился.
– Надеюсь, наша следующая встреча состоится как можно скорее, Матильда Феликсовна. Он поклонился. Матильда смотрела чопорно и забавно. Видимо, в ней взыграла кровь наследницы польского престола.
– Никол… Ники. Что сталось с Воронцовым?
– Я его помиловал.
Матильда ненавидела больницы, но глаз болел просто ужасно, нудящей дергающей болью, причем непрерывной. Ночью – болел прямо до слез. Фурункул вскочил аккурат над левым глазом и несколько дней подряд не давал ей покоя. Да, больно, но не настолько, чтобы идти к доктору и терпеть «больничный дух». Кухарка советовала сомнительные средства народной медицины. Мама настаивала на походе к врачу. Матильда настаивала на том, что все равно поедет кататься, и какой-то там фурункул ей не помеха. Последнее время она ездила кататься почти каждый вечер – в одиночной карете с русским кучером. Сначала – потому, что, проезжая по набережной, надеялась встретить Николая: она узнала, он любил подобные прогулки. С тех пор, как он зашел к ней после премьеры, они виделись только мельком. Проехать мимо, оказаться хотя бы на миг на расстоянии вытянутой руки – она рисовала в своем воображении эту встречу, и какое-то время это ее развлекало и утешало.
Потом постепенно Матильде стала открываться нелицеприятная реальность – их отношения, если они вообще были, развивались крайне медленно. И вяло. В свои годы, не имея опыта отношений с противоположным полом, Матильда тем не менее твердо знала одно: если мужчина хочет видеть женщину – он увидит, найдет способ. Тяжело было признать себе, что Николай, очевидно, подобного стремления не имел.
Волна радостного возбуждения и эйфории прошла, Матильда волей-неволей начала сомневаться в том, что Николаю она интересна так же, как он – ей. Думать об этом было нелегко. Она даже поймала себя на мысли, что в этом порыве выглядит смешно даже в своих глазах, не то что перед другими.
Может быть, она была неправа, может, неправильно повела себя, оказавшись в царской палатке во время гуляний в полку. Может, нужно равняться на прочих знакомых ей артисток: быть доступной, знающей себе цену, на все согласной? От одной этой мысли становилось тошно.
Остаться наедине с самою собой возможно было теперь только во время ежевечерних выездов-прогулок. Она не смотрела по сторонам и часто не замечала, мимо чего именно они проезжают. Матильда уходила в себя настолько, что забывала окружающий мир, и чувствовала только ветер – суровый северный ветер, дыхание свинцовой Невы, острый ветер от быстрой езды в одиночке.
Так что вместо похода в больницу, Матильда отправилась на очередную такую прогулку, закрыв нарывающий глаз повязкой. Ее здоровью на пользу это явно не пошло, и на следующий день она все-таки оказалась у доктора, который провел ей маленькую операцию, вскрыв воспалившийся нарыв.
В тот вечер Матильда находилась в преотвратном расположении духа. Помимо глаза, у нее разболелся нос, а за ним и голова. Чтобы успокоиться, Матильда решила лечь и поплакать, тем более дома никого, кроме прислуги не было – Юля с родителями отправились в гости. А настолько очевидно демонстрировать свою слабость при родных она не могла. Времени на порыв жалости к себе у нее было немного – родные должны были вернуться к полуночи.
Конец ознакомительного фрагмента.