Матиуш на необитаемом острове
Шрифт:
— Нет.
Матиуш понимает: Бум-Друм и сам был бы рад скорее все это кончить. Все-таки церемонии, принятые у белых королей, не так мучительны.
Наконец-то!
Жрец людоедов взял горящий кусок дерева из обожженных рук Матиуша.
— Что все это значит? — спросил Матиуш у Клю-Клю, которая с огорчением смотрела на его обожженные руки, когда Бум-Друм ушел, чтобы принять участие в каком-то ужасном военном танце.
— Я виновата, Матиуш, не сердись на меня. Я боялась, что белые короли сделают с тобой
Военный танец продолжался три часа, а тем временем Бум-Друм, Клю-Клю и Матиуш выносили из погребов отеля водку, вино и ликеры.
— Как только кончится танец, — сказал Бум-Друм, — я буду следить за порядком, а вы наливайте всем по полбокала вина. И пусть Матиуш в каждый бокал бросает одно зернышко, а ты, Клю-Клю, три зернышка.
И он дал каждому из них по мешочку зерен, напоминающих горох. Потом Бум-Друм разрезал Матиушу волдыри на руках и помазал их какой-то жидкостью, иначе Матиуш не смог бы держать кувшин и бросать в бокалы горошинки.
У Матиуша уже руки затекли, а Бум-Друм продолжает наводить порядок. Одних посылает к Клю-Клю, других к Матиушу. Но больше к Клю-Клю. Матиуш понял, что к ней он посылает самых диких.
Не буду рассказывать, как дикари вели себя в очереди, как кричали, какие корчили рожи, когда пили водку вместе с пивом и вином. Жаль времени, да и неприятно об этом рассказывать.
— Когда это кончится? — и Матиуш с тоской подумал о необитаемом острове. Пусть делают, что хотят, пусть ссорятся, мирятся, дают и отбирают права, пусть даже едят друг друга, только уж без него.
Наконец последний кубок уксусу (так как не было уже и пива), последняя горошина, последний дикарь.
Конец.
13
Дикари съели Кампанеллу. Виновато лижут нос и уши Матиуша, кувыркаются через голову с жалобным видом. Они все исполняли. Приказал им Матиуш отослать самых диких людоедов, они погрузили их спящими в лодки и отправили. Наверно, все погибнут, потому что грести они не умеют. Приказал Матиуш, чтобы только сто человек осталось — исполнили. Приказал развязать белых королей — без слова развязали: они уважают Бум-Друма, любят Клю-Клю, ну а Матиуш ведь их белый король.
Неужели стали бы они навлекать на себя гнев Матиуша? Они слышали, что Бум-Друм заключил договор с белыми королями, что не только белых, но и черных съедать больше не будут. Они слышали, но не были уверены, что это так. Когда уж Клю-Клю проложит дороги, построит телеграф, начнет издавать газету, научит их читать и стрелять из пушек, тогда будет иначе. Но это еще когда-то будет.
Грустное было заседание. Даже лорд Пакс, хоть не показывал вида, глубоко ощущал утрату Кампанеллы.
— Прошу
Все встали.
— У меня есть добавление, — Бум-Друм поднял два пальца.
Что еще там Бум-Друм задумал?
— Белые короли, — сказал Бум-Друм. — Мои черные братья — дикари, я это знаю. Они причинили вам большое горе. Но вина за это лежит на вас. Вы построили себе прекрасные дворцы, а о нас вы не думаете. Как будто бы дали нам права, но этого мало. Мы не можем себе помочь сами. Я прошу, чтобы на этом заседании обсуждались вопросы не только белых, но и черных детей. Если у нас, старых, жизнь плохая, пусть, по крайней мере, нашим детям будет хорошо.
Лорд Пакс сказал:
— Итак, у нас четыре вопроса. Первый: о белых детях. Второй: о Матиуше. Третий: о королевстве покойной королевы Кампанеллы. Четвертый: о черных детях.
Но обстановка на заседании была напряженной. Короли нервничали, их беспокоило присутствие ста дикарей. Правда, перед отелем стояли белые солдаты, а ночью будет выставлена усиленная охрана, но не было уверенности, что не ворвется новая толпа дикарей и не начнется то же самое. Какое в таких условиях может быть заседание?
Пусть Матиуш скажет, чего он хочет, они согласны на все. Во-первых, они обязаны ему, он спас им жизнь, во-вторых, эти сто дикарей, очевидно, здесь для того, чтобы в любую минуту броситься на защиту Матиуша. Правда, у них нет огнестрельного оружия, но их стрелы и копья могут быть отравлены. Наконец, так ли уж их касается дело Матиуша? Грустный король друг Матиуша. Друг желтых королей, наверно, отдаст все, что взял. Кива-Кива хотел с ним поговорить, а молодой король, который больше всех виноват, пусть отдаст корону отцу — видимо, он не умеет править, если в его стране бунты.
Каждый думал так про себя, но все ждали, что скажет Матиуш.
А Матиуш молчал.
«Бедная королева Кампанелла, — думал он. — Я был не добр к ней. У нее столько было из-за меня огорчений. Почему я не правил спокойно, как все короли? Я избежал бы стольких бед, не было бы войн и несчастий. Это я виной всему!..»
Наконец король Альфонс Бородатый, потеряв терпение, потребовал, чтобы Матиуш сказал, чего он хочет.
— Ваше величество, хотите взять слово? — спросил Матиуша лорд Пакс.
— Хочу. В знак траура по королеве Кампанелле предлагаю перенести заседание на завтра.
Отказать было неудобно. Все согласились, хотя и неохотно.
Матиуш встретился с Клю-Клю под миртовым деревом.
— Ты на меня сердишься, Матиуш?
— Дорогая Клю-Клю, не я, а ты должна сердиться. Если бы не я, ты спокойно жила бы у себя на родине. Из-за меня ты проделала путешествие в клетке с обезьянами, из-за меня сидела в тюрьме. Из-за меня начала думать обо всех этих несчастных реформах.