Матрешка
Шрифт:
Мне не терпелось перейти к делу, но она вела себя у меня дома, как в музее, хотя музейного в нем разве что несколько морских экспонатов: диковинные раковины (подобраны в дальних странствиях), стеклянный поплавок в сетке и клеть для лобстеров (куплены в Нью-Брунсвике), ржавый якорь (найден в Новой Шотландии), просмоленный корабельный канат (подарен на день рождения коллегой), треснувший деревянный поплавок начала века (украден со стены брошенного рыбацкого дома в Мене) и прочие атрибуты морской романтики, к которой я приохотил Лену с Танюшей. Лена, правда, считала клеть и поплавки орудиями убийства, а после того, как я ей показал загон под
– Сколько у вас книг!
– сказала мадемуазель Юго и, подойдя к полкам, удивилась еще больше, что библиотека у меня трехязычная: помимо русских и английских, еще и итальянские книги - в основном по искусству. Я пристрастился к Италии, как пьяница к бутылке. Признаюсь в этой банальной страсти - многократно объездил эту страну от Венеции до Сиракузы, и даже медовый месяц мы провели с Леной в Италии. Нет-нет да жаль, что родился американцем, а не европейцем.
– А французский тоже знаете?
Я тут же перешел на язык моей юности, добавив, что читаю на нем редко и мало, и промолчав, что французский для меня вдвойне язык любви - я изучил его в постели с такой вот, как она, девочкой, если только я родовые признаки не принимаю за индивидуальные. К примеру, для меня на одно лицо все китайцы. А француженки? Именно от них я узнал, какой из всех языков самый совершенный - это когда нужда в словах отпадает.
Мадемуазель Юго отвечала мне на квебекском наречии - язык Расина, нашпигованный американизмами.
Мое полиглотство, похоже, раздражало ее.
– А дома на каком языке изъяснялись?
– перешла она на на английский.
– Сначала по-русски. А потом мне стало вдруг мало. Решил, что отсутствие взаимопонимания - из-за недостатка у меня нужных слов. Но ее английский, к тому времени безукоризненный, делал ее проще, банальней, чем она есть - это был совсем другой человек. У нее безупречный английский для коммуникаций, но я ее полюбил, когда она говорила по-русски. В том числе за ее русский. Вот мы и вернулись к тому, с чего начали, хоть она была против. Ей казалось, что если уж рвать с прошлым, то прежде всего с языком. Хотела начать в Америке жизнь заново. Когда родилась Танюша - перешли обратно на английский. Иногда она вкрапляет в английский русские жаргонные словечки, до которых я большой охотник, а их у нее большой запас. У ее брата - еще больше, зато английский на нуле. У меня уже набралась солидная коллекция. Руки не доходят - неплохой бы словарь вышел. Если и говорим иногда по-русски, то чтобы скрыть что-нибудь от Танюши, - сказал я, исчерпывая тему нашего семейного двуязычия.
В последнее время мы делали это так часто, что Танюша, с ее любопытством, боюсь,
– А что такого было в прошлом вашей жены, что ей хотелось порвать с ним?
– выудила мадемуазель Юго главное из моего рассказа.
– Не допрашивал. Она - человек скрытный, я - не любопытный. Знаете анекдот о женихе, который предупреждает невесту: "Чтобы никаких измен!.." И добавляет: "В прошлом!" Так вот, ее прошлое меня не касается, - соврал я. Я знал ее скорее в профиль, чем в фас.
– Видите ли, нам нужны хоть какие-то зацепки, - объяснила она свое любопытство.
– А вы что-то темните. Либо делаете вид, что темните.
– Ничем не могу помочь.
– Кстати о тех русских, которые повстречались вам на тропе. В регистрационных листах не обнаружено ни одной русской фамилии. Могли быть, конечно, и разовые посетители - платят за въезд в парк, но в кемпграунде не останавливаются. У вашей жены есть родственники, кроме брата?
– Отца не знала, а мать погибла в авиакатастрофе, когда была возраста Танюши. С братом - от разных отцов. Звать Володей. Где-то здесь ошивается, месяца два ни слуху ни духу.
– Они как-то были связаны?
– Сызмальства. А учитывая, что сироты, то связь, так сказать, на утробном уровне.
– Вы не очень его жалуете.
– Третий - лишний. Точнее - четвертый, если считать Танюшу. Свалился как снег на голову полгода назад. Последние ссоры - из-за него.
– Часто ссорились?
– Часто.
– Чем он занимается?
– В том-то и дело: ничем. Точнее - неизвестно чем. Из-за того и ссоры подкармливала его. Нахлебник и паразит. Да и помимо денег - наша семейная ячейка как бы разомкнулась в его сторону.
– Ревность?
– Если хотите. С небольшим уточнением: ревность как реакция на общую невнятицу жизни. Реальных оснований, возможно, и не было.
Спросила Володины координаты, я заглянул в запискую книжку Лены, но сказал, что уверенности никакой, шальной тип, из породы перекати-поле, неизвестно, где подвизается и проживает в данный момент.
– Вам понадобится квалифицированный переводчик, - добавил я.
– Ни французского, ни английского, да и русский
далеко не общедоступный.
– А с ним самим у вас бывали ссоры?
– Я же сказал: с ней - из-за него. С ним - никогда. Кто он мне, чтобы ссориться? Ссорятся с близкими. Милые ссорятся - только любятся. Русская поговорка, - пояснил я.
– Он должен беспокоиться за сестру.
– Надеюсь, это не единственный источник его существования.
– Вы что, совсем исключаете родственные чувства?
– Вовсе нет. Не удивлюсь даже, что он исчез вместе с ней.
– Подозреваете что-нибудь конкретное?
– Не подозреваю, а допускаю. Я потерял жену задолго до того, как она исчезла. А чужая душа, как говорят опять же русские - потемки. Тем более, русская душа.
– Не очень-то переживаете.
– Никому нет дела до моих переживаний. Не скрываю, последние месяцы наша семейная жизнь превратилась в ад. Сейчас у нас с Танюшей передышка. Временная.
– Не думаете, что ваша жена погибла?
– Не сторож жене своей, - сказал я, но вышло двусмысленно.
– Я знаю то же, что и вы: она исчезла.
– Мы прочесали все ближайшие окрестности...
– Да, но труп вы тоже не нашли, - перебил ее я.
– Что легче найти живого или труп? Это же не иголка в сене.