Матриархия
Шрифт:
И спустя доли секунды это все перестанет существовать.
Чушь. Сейчас-то чего бояться ядерного взрыва? Концентрации людей в одном месте нет, все разбросаны по обширной территории...
Может, я и ошибаюсь.
В самом конце блокнота незнакомый почерк. Люблю делать пометки на последней странице, у меня так во всех тетрадях, но эти буковки крупнее моих, и не такие корявые, а витиеватые. Сплошные кургульки, буква «м» похожа на «и» и на «л».
«Когда-нибудь это закончится, но будет это уже после нас. При мысли о том, что мы должны жить на благо следующих
Ромка думает, что рисует сам, а на самом деле он ничем не лучше карандаша. Вообще не отличается. Им руководит ОНА, она у всех в головах нынче. Нет, я этот листок не буду здесь оставлять. Вырву и выкину. А то подумает что я идиотка. Нормальные люди не пишут в чужих блокнотах ТАКОЕ. Но у меня потребность, а больше бумаги нет. Он может, будет на меня ругаться потом, что листок испортила. Ну и пусть. Блин, я кажется, только сейчас начала понимать, какая крутая штука - жизнь. Только начала понимать и на тебе - поезд ушел. Может все еще и изменится?
Как же я хочу быть с ним рядом. Лежать на траве, глядеть в небо. Греться на солнышке, потягивать колу или там шоколадку есть с миндалем. Ромка все время беспокоится, ждет чего-то, не понимает, что нужно расслабиться. Фу, я точно вырву листок. Он так смотрит на меня... Заметил, что пишу? Да нет, куда там. Рифат и Юрец еще гыгыкают - отвлекли. А я незаметно отр»
Текст оборвался. Я потушил фонарик и еще несколько секунд наблюдал за разноцветными пятнами перед глазами. Оля значит, оставила записку... Давно ли? На очередном привале? Да, она часто разглядывала мои рисунки. Наверно в тот день нас резко накрыли, а потом уже Оля забыла или не смогла вырвать листок.
Стало так тепло в груди, и я прижал блокнот к себе, как котенка. Дурость, конечно, прямо как барышня какая, или школьница. Но ничего не мог с собой поделать, даже слезы навернулись. Кусочек Оли со мной, и я никому его не отдам.
Вот как бывает: маленькая, несмышленая вроде бы девчонка, а уже кое-что понимает в жизни.
Глава 12
Утром я проснулся с заложенным носом. В горле скребли кошки, я кашлял и отплевывал коричневую мокроту.
– Простыл что ли?
– Рифат вновь запыхтел сигаретой.
– Блин, харэ курить уже!
Он посопел, потом стал возиться с костром. Чувствовал я себя препаршиво, не только из-за простуды.
Опять снилась эта «Дурунен».
Во сне мы сидели с Юрцом и Рифатом в какой-то темнице. Потом нас повели те самые капюшоны. Бежать мы не могли, да и не пытались, а я все силился спросить что-то, но рот будто заклеили. Сырость темноты заставляла ежиться, шли мы босиком и... голые.
Но стыда я не чувствовал, страха тоже, лишь безразличие. Потом нас привели в богато убранную залу, как во дворце: кровать с балдахинами, мягкие ковры, огромные окна, выходящие, казалось, вникуда.
Трон, на нем женщина в маске. В старинном платье, осыпанном жемчугами, прямо королева из сказки. Она царственно кивнула, и меня толкнули к ней. От
– Ты принимаешь новую власть?
– спросила она. А я до сих пор не мог говорить. Потрогал лицо и... понял, что у меня уже нет рта. Под носом гладкая кожа, как на щеке.
Тогда я замычал, лихорадочно ища глазами поддержку.
Вокруг одни капюшоны: ладони впереди на поясе, головы опустили. И Юрец кивает, мол «соглашайся!».
– Похоже, ты не принимаешь власть своей королевы?
– сказала она, и в трещинах-глазах маски замелькали синие огоньки.
Меня потащили куда-то под руки, им плевать, что я не могу ответить королеве из-за сросшихся губ. Но я бы и не согласился, если бы смог говорить, и, похоже, они знают это.
Штука вроде гильотины. Женщина встала, приподняла многочисленные юбки платья, и те прошелестели по трону, по ступенькам. Капюшоны подтащили меня к гильотине, но предназначена она для рубки малой головы.
Я кричу и вырываюсь, трещат плечи, выворачиваемые из суставов, а в пояснице разгорается огонь. Капюшоны подтащили меня, оттянули кожу, ледяные пальцы, и в кольцо...
НЕТ
Проснулся я от вспышки боли и вздрогнул, скидывая с себя тряпье, которым меня укрыл Рифат. В проемы окон ветер задувал дождь, сырость тут же облепила тело.
– Надо решить, что делать, - сказал Рифат, старательно пережевывая краюху хлеба, перетирая зубами как жерновами. Я вздрогнул и перевел взгляд.
– Дождь кончился. Я пойду за ними, - я шмыгнул носом и сел в «постели».
– А ты, если хочешь, то можешь... можешь искать себе местечко в деревне. Или где ты там хотел.
– Она всем снится, - Рифат глядел прямо на меня.
– У тебя на спине что - шармы? Я их раньше не замечал, а сегодня ты спал и это... Ну, задралась одежда. Там прям бордовые рубцы.
Я хотел отшутиться, что это мол, стигматы, но Рифат как-то слишком уж серьезно на меня смотрел.
Оля ведь тоже тогда заметила странные знаки у меня на спине, когда мы купались на водопаде. Тогда был День Первый.
Я стянул майку, и повернулся к Рифату спиной. Кожу тут же покрыли пупырышки.
– И что за знаки?
– Рифт помолчал немного. Потом прикоснулся, пощупал кожу. Мне дурость всякая в голову полезла, почему-то вспомнил и другие сны: ряды голых людей, плечом к плечу, вспомнил того паренька, с лицом-пиццей. Мертвого.
– Какой-то язык может, - неуверенно протянул Рифат.
– Иероглифы, блин, прям на полспины. Может, эльфийский?
– Угу, эльфийский. Причем тут вообще... Или стигматы автоматически предполагают... Ай!
– я развернулся.
– Да не ковыряй ты там!
– Да я слегка, - лицо Рифата излучало смесь суеверного страха и брезгливости.
– Ла-адно. Свалим мы отсюда? Тошнит уже от этих руин. И воняет здесь...
Рифат цикнул и ничего не ответил. А я натянул майку.
***
Сырость забиралась пододежду. Ветер, грязь чавкает под ногами. Уж не знаю, кого мне следует благодарить за куртку.