Матриархия
Шрифт:
Не распогодилось даже к часу дня. Мы шлепали и шлепали, почти не разговаривая. Раньше тон всем беседам задавал Юрец - та еще трещотка.
У Рифата за спиной рюкзак. Тот, свой первый мешок (из дома дяди Кости) он давно где-то потерял. Передний карман шорт согревал блокнот, уж не знаю, порисую ли сегодня.
Рассказ про ночную толпу не произвел на Рифата особого впечатления, хотя и заинтересовал.
– Много, говоришь?
– он снова курил и сплевывал.
– А сколько?
– Они шли минут десять. Реально. Ну и это... Я же застал их, когда парад
– То есть, думаешь что это - все? Общий исход, типа?
– Вообще ничего не думаю. Но... спасибо тебе. Если бы я пошел вчера, то они... они догнали бы меня ночью, и все.
– Не за что, - хмыкнул Рифат.
– Обращайся.
Мы прошли мимо заброшенного магазинчика. Потом перевернули поваленный указатель: «Стряпчино». Решили свернуть в деревню. Мол, там по-любому должно быть что-то съестное, а если и не еду, то хотя бы воды раздобудем.
Подумал об освежающей прохладе колодца. Даже иголочки мелкие стали покалывать желудок.
А день по-прежнему скучный и серый.
С трассы сворачивать как-то не охота. Здесь все видно как на ладони, идешь себе, а рощицы и забытые богом деревеньки и в обычное-то время скрывают всякие ужасы. Ну а сейчас там что?
Под ногами проминается почва, и мы поскальзывались, чуть не падали в грязь. И снова шлепали, шлепали.
Думал об Оле, и шел как во сне. Как будто со стороны наблюдал за собой.
Зачирикали птички. Помню, мы с отцом делали кормушки для воробьев. Вырезали из старых коробок, повесили, пшена насыпали, и воробьи прилетали клевать зернышки. Интересно, что они едят сейчас?
Мосток, доски «тук-тук» под ногами. Мы обтерли о них грязь, прямо шматки оставили, разводы. Внизу в щелях лениво текла затхлая водица - такая нам не нужна.
– Думаешь, их тут нет?
– после долго молчания голос у Рифата звучал простуженно.
Я промолчал. Зря мы сюда пришли, но чтоб «путешествовать» дальше, нужна пища. И хоть немного воды.
Домишки самые обычные, хижины. Глядят пустыми окнами-глазницами. Некоторые проемы забиты досками. Только пройдешь мимо дома, и что-то упирается в затылок, будто палец уткнули, и по спине мурашки бегут. Кажется, что следят отовсюду.
Деревенька так явно дышала чужим пристуствием, что его с трудом можно было игнорировать. Я даже один раз резко оглянулся, специально, но даже намека на движение не уловил.
Вот калитка нараспашку, забор из сетки-рабицы. Собачья будка, обрывок цепи, пустой ошейник, и резиновая дорожка ведет к хатке.
Мы молча зашагали по ней, друг за другом. Крыльцо разбухло от воды и не скрипело, мы помучали дверь и она нехотя открылась.
В доме темно, пахнет плесенью. Побродили по комнатам: мусор, вещи валяются на полу, на стенах рваные обои, со следами крови.
На кухоньке пустой холодильник. Пол залит водой, а с потолка отваливаются куски глины - крыша течет.
В шкафу нашли пачку манки и банку тушенки.
Заглянули в погреб. Консервы повзрывались, поблескивают осколки баллонов. В углу скукожившийся труп, черный, как смола.
У
Звякнуло что-то. Бормотание. Мы с Рифатом переглянулись. Мне уже не терпелось выйти на воздух, а перед глазами плавала запеченная фигура из погреба, ссохшийся эмбрион.
– В соседней комнате, - шепнул Рифат.
Дверь узкая. На двери картинка - «писающий мальчик». Рифат потолкал дверь, подергал. Внутри кто-то лопотал, кряхтел.
– Наружу или внутрь?
– пробормотал Рифат. Примерился и ткнул филенку плечом.
Дверь распахнулась. Ванна, бабка в лохмотьях. Морщинистая кожа, слюнявые губы кривятся, шевелятся как червяки. Бабка кряхтит, кряхтит, бормочет в душ, как в телефонную трубку. Зыркнула на нас исподлобья и снова зашевелила губами, потряхивая седыми паклями волос.
– Бабушка...
– начал я, а Рифат тут же потянул меня за рукав. Старуха перестала бормотать и уставилась сквозь нас. В ванной витала трупная гниль, и во рту образовался привкус терпкой горечи.
Старуха поднялась, цепляясь клешнями за плитку, по лохмотьям халата побежали струи жижи.
– Что вы делаете? Кого ищете? Вчерашний день ищете! Помогите, я им сказала, сделать. Зять прийти обещал, не смог, горит синим пламенем. Внучку, внучку забрали... Ох, накажет Господь за ребенка, за ангела! Внучку жалко, а зять - он мужик... Сам о себе позаботится, - она разговаривала, а в глазах у нее дрожали два отражения - мы с Рифатом. Бабка замахнулась, хотела швырнуть «трубку». Душ звякнул, блеснула гофрированная трубка, лязгнула чугунина ванны. Бабка вновь закряхтела неразборчиво, и задрала халат, так что стали видны белесо-синие, в узлах вен ноги. Мне показалось, что в грязной воде плавают куски мяса или серые струпья.
Не знаю, как меня не стошнило, но лоб заломило еще сильней.
– Маразматичка, - пояснил Рифат. Я промолчал.
Видимо, на нее Импульс не подействовал: у бабки давно климакс. Если конечно, теория Юрца верна. Где-то он сейчас?
Мы уже выходили из хатки, когда услышали визгливые смешки. Рифат дернулся влево, на звук. Банка звякнула в рюкзаке, он прихватил всякого с пепелища. Миску, пару гнутых алюминиевых ложек, кружку с отбитой эмалью. Короче необходимый минимум, для того чтобы комфортно вкушать пищу.
Но самой пищи нет.
– Слышал? Это еще что за...
– Ребенок?
– сказал я.
– Детский голосок вроде.
Мы встретились глазами. Дитя нам только не хватало.
– Мы не будем брать его с собой, - покачал головой Рифат.
– Хоть ты тресни - не будем! Самим жрать нечего.
– Погоди ты. Кто сказал, что у него нет родителей?
Мы снова прошлепали по резиновой дорожке. Рифат пробурчал что-то вроде «этого я и боюсь», на ходу вытаскивая нож.
Соседний дом некогда был выбелен, а сейчас стены облепили подтеки глины. Шифер на крыше с зелеными пучками мха, окна закрыты ставнями и заколочены досками.