Матриархия
Шрифт:
– Отпусти ее, тварь!
– проорал я.
– Тебе нужен я! Так выйди сюда, дрянь!
– Не дери горлышко, любимый.
– Помоги... Р-рхо-ома-а...
На кишке вздулся пузырек. Растет, растет. Я машинально опустил все еще пульсирующую жаром ладонь в карман. Карандаш!
(перед тем как сломаться заостренный кончик карандаша выдерживает давление порядка 264 килограмма на квадратный сантиметр)
Факт всплывает в мозгу так же легко, как и воспоминание о том, первом разговоре с Вениамином.
«Несущая
Я уже занес над головой острие. «Кишка» взорвалась, и я еле успел прикрыть лицо. Запахло палеными волосами, едкая дрянь жгла кожу, а Оля визжала так, что лишь каким-то чудом не лопалась горло.
Щупальца стягивали Олю, как тряпичную куклу. Брызги поедали голые бедра, и на молочно-белой коже расцветали бордовые раны.
И уже через мгновение они превратились в жадные рты-разрезы. Брызнула кровь, я выронил карандаш и заложил уши. Визг сопровождался громогласным хохотом, и казалось, что стены сейчас рухнут и расплющат меня по ледяному полу.
Широко распахнутые глаза Оли ползут из орбит, одна из веревок все сильнее перетягивает нежную шейку. Рот треснул, и из уголков потекла кровь.
Это не Оля. Не может быть такого, ведь... просто не может, и все тут. Я должен был ее спасти, и мы...
Она кричит, и кричит, буквально расползается на части.
Лохмотья кожи падают на пол, он теперь уже не матовый вовсе, а зеркальный. Течет густая дрянь, вроде картофельного соуса, с кетчупом и обрывками переваренной капусты. Вот упал скальп-мочалка, а жижа бурлит, пузырится.
Я отполз от трона назад. Это не Оля. И тогда был не Юрец, на том столбу, а тоже, кто-то другой, Королева со мной играет. С таким же успехом здесь могла быть моя бабушка, умершая пятнадцать лет назад.
– Ты любил Оленьку, - прогремел голос.
– Ты ее любил?
– С-сука... Выйди, покажись!
– Ты этого хочешь?
– голос теперь совсем знакомый. Он и раньше казался знакомым, но сейчас я вот-вот пойму, кому он принадлежит.
Сложно, как будто пытаешься вспомнить слово, а оно вертится, вертится на языке, но никак не всплывает.
– Ромашьк, ты меня хочешь?
Теперь я - глыба льда. Волосы на затылке встали дыбом и зашевелились. Отростки на троне хлюпают жижей, в водухе висит запах болотистых испарений. Отростки эти похожи на слоновьи хоботы, с которых начисто сорвали кожу.
По лицу течет пот, пощипывает глаза.
Королева появляется внезапно. Вот никого, а вот фигура, в центре зала. Огни разгораются еще ярче, потолок теряется в черноте, и там жадно пульсируют мертвенно-голубые огоньки.
Королева не в маске, и лицо теперь тоже весьма знакомое.
– Ты - не она, - качаю я головой.
– НЕ ОНА!
– Милый Ромашочек, ты тратишь нервные клетки! А они не восстанавливаются.
Любимая фраза Ани.
Я тяжело дышал, глядя в это знакомое, без капли стервозности лицо. Сейчас Аня разве что бледная, ну, и в непривычной одежде: странное платье, узкое на груди и на бедрах, а внизу «расклешенное». Перчатки на руках, белые. Волосы взбиты причудливым образом.
– Ты почему не подготовился к нашему свиданию?
– Ужин... при свечах, да?
– у меня сперло дыхание. Королева приблизилась мелкими шажками, а вместе с этим подступила такая же тошнота, как при просмотре барельефного «мультика».
– Хочешь, будет при свечах, Ромашьк.
Она называет меня так же, как Аня. Она и выглядит как Аня.
Пол под ногами зеркальный. Вижу собственное отражение, чуть размытое, из-за плеча выглядывает искривленная рожа, с синими огоньками.
Вслед за Королевой по полу плывет водянистая, размытая клякса. Ноги у меня иссиня-пепельные. Наклоняюсь, как старый дед, медленно так. На мне хрустит одежда, корочка льда лопается, мелкие осколки осыпаются на карандаш, что лежит на полу.
Зубы стучат, но холода я не замечаю. Все еще думаю об Оле, и что ее тут быть просто не могло.
– Мы будем с тобой вечно, - говорит Королева нараспев.
– Пошла к черту!..
– О, ты собрался порисовать?
– голос у Королевы чуть дрогнул. Я провел черту, и грифель противно заскрипел по зеркальному полу. Пахнуло сырыми потрохами. Я мельком взглянул на трон: хоботки уже всосали в себя жижу, и ничего от тела не осталось, если это был не мираж какой-нибудь.
Это все привиделось? Да или нет?
– Милый, у нас будет ребеночек...
– Королева погладила живот жестом молодой мамочки, и меня передернуло.
– Что ты там чертишь, господи? Вакула ты, что ли? Думаешь, я не смогу переступить черту?
Руки у меня дрожали. Помню, приходил с сильного мороза и пытался сразу что-то нарисовать, а пальцы не гнулись. Вот и сейчас так. Но я должен... Линии, линии, изгибы, завитки. Я должен рисовать очень быстро, штрихами, взять самое главное от каждой детали, и показать целиком образ, не вдаваясь в подробности.
Ухватить суть.
Голоса преподавателей из художки, в голове, твердят на разные лады. И очкастый Виктор Семенович, и Химера - выше тройки она не ставила никому.
Сейчас важна точность. Погрузиться в процесс, уйти, не слышать голос, который все равно достигал поверхности сознания, как камень, брошенный в озеро - дна.
– ЧТО ТЫ ТАМ РИСУЕШЬ?!
– голос вторгся в сознание, налетел, как мощный шквал на волнорез.
– Послушай, сучка, - размеренно начал я. Теперь рукой за меня двигает кто-то другой. Тот, кто знает, как нужно рисовать. Не умеет, а именно знает.
– Ты хотела захватить мир? Кто ты такая?