Матриархия
Шрифт:
– Я знаю. Не прикурена.
Какое-то время опять был слышен лишь топот, позвякивание автоматов - бесполезного оружия, - да скупые слова, будто обрезанные ножницами.
Пантелеев, Рамис и их люди ушли. Сказали, что не будут принимать участие в безумии, и что идти в пасть Королеве - самоубийство.
«Вы можете быть моими поддаными»
Мысль, такая четкая, всплыла в голове, и Айзек чуть не проглотил сигарету. Незажженную, пропитанную слюной, и тяжелую, как макаронина.
Теперь дорога
Видно город, столбы с проводами, и... с людьми. Тянутся целой вереницей.
За спиной у Айзека шум, гомон, кто-то похлопал его по плечу:
– Т-там... Там что...
– Они, да. Сейчас будет весело.
***
– СМОТРИ НА МЕНЯ! СМОТРИ НА МЕНЯ!
Крик звенит под потолком. Огоньки мерцают, лампы горят сине-оранжевым пламенем. А стены все равно холодные, насквозь промерзшие, и ступни липнут к зеркальному полу.
– ХВАТИТ РИСОВАТЬ!
– Ты меня боишься, сучка... Я тебе ну-уужен, но ты меня боишься!
Живот у Королевы совсем уж как бочка, вены бугрятся узлами. Из боков вылезли щупальца, с присосками по всей длине, вроде крошечных кофейных блюдечек, блестят от слизи. Пахнет освежеванными кальмарами, кисло-соленый дух. Во рту у меня против воли собралась слюна.
«НЕ РИСУЙ»
Теперь фраза внедрилась в самый мозг, и взрезала пористо-желейную массу все той же холодной спицей. Переносица болит, в ледышку превратилась, как впрочем, и ноги, да и все тело.
Треск - это сломался грифель. Я настолько уверовал в его «вечность», что теперь удивленно таращился на бесполезный брусочек, с розовым ластиком на конце.
Сплошные штрихи, прочерченные в зеркальном льду.
От Ани осталось теперь лишь лицо. Оно не тронуто, и похоже на маску, чуть оплывшую по краям, неживой кусок целлулоида, с необычайно яркими прорезьми глаз.
Королева взмахнула щупальцем, и я на мгновение и впрямь подумал, что черта действительно защитит меня, как Вакулу.
И тут же кислород вылетел из легких. И земля ушла из-под ног.
Я врезался черепом в стену, зрение закрыла зеленая пелена, подступила тошнота.
Сбоку от себя я увидел целых три карандаша. Пошевелился, череп ломит и тошнит...
Щупальца потянулись ко мне, а я - к карандашу. Там остро заточенное древко, и если хорошенько напрячься, то можно даже поверить, что это кинжал. Жертвенный нож. Веня сказал, что Королева должна увидеть собственное отражение, что она вроде Медузы Горгоны, но Персей ведь был с кинжалом как раз. Он отрубил ей голову, там вроде бы не было такого, чтоб она увидела собственное отражение. Просто, от ее взгляда все обращалось в камень, а ведь я на Королеву уже вдоволь насмотрелся...
А может, я смотрел на нее сквозь собственный «ментальный» щит?..
Еще: по преданию, в тот момент,
Щупальце лизало ногу, нежно так гладило, присоски ласкали кожу, ко мне будто теплый маринованный гриб прикасался. Живой гриб, с шевелящимися волоконцами.
Тошнота не отступала, и на лбу выступила испарина. Щупальце медленно, но верно подбиралось к шее, а я вслепую шарил по полу.
Нужно достать карандаш.
Сквозь грифельный рисунок на полу сочится свет. Давит на грудь, тяжело дышать... тяжело... Свет, свет...
Глава 23
Они стоят на месте, а люди Айзека идут. Идут, идут. По бокам трассы опять поле, и шеренга солдат утопает в грязи по щиколотки.
Женщины ожидают. Бледные, растрепанные. Рваные раны на лицах, на теле. Искусанные губы, исколотые руки - в черных синяках. Точно такие же синяки под глазами.
Уж лучше бы они бежали. А они стоят просто так. И больше всего на свете Айзеку хочется упасть в грязь и лежать там, нежиться в вонючей жиже, но он все тащит и тащит за собой тележку.
Она может сдетонировать в любой момент, но этого не происходит. Может ли Королева влиять на механизмы? На электронные устройства? Вряд ли.
– Стойте!
– скомандовал Айзек. Дробный перестук подошв даже на секунду не стих, «солдаты» шли и шли.
– СТОЯТЬ!
Шеренга меж тем огибала женщин с двух сторон. Воздух чистый, и зрение фокусируется так четко, что видны пупырышки на грудях женщин вокруг сосков, похожих на дохлых шмелей.
Айзек увидел черноту в щелях между зубами, гниль, увидел волосы, тусклые и безжизненные.
– Стойте, - повторил он, с клокочущей хрипотой в голосе.
– Подождите...
Он все шептал, а его ребята топали дальше, как заведенные солдатики. И тут Айзек вспомнил первый день, как он практически в одиночку расправился с кучей обезумевших особей - сколько там их было, семь? Да и неважно.
Он вспомнил месиво, в которое они превратили Фазу, трясущиеся губы Толика, когда твари стали рвать его зубами и ногтями. А Айзек стоял тогда на козырьке подъезда, и смотрел в глаза товарища.
И потом много чего было. Он прятался за спинами, подставлял пешек? Пускай так. Но тогда он - ферзь, и сделает то, что должен.
Пласты грязи облепили колеса тачки, сами обода утонули в зыбкой почве до середины, и Айзек упал плашмя.
Теперь его обогнали все. Он протянул руку, в попытке схватить лодыжку какого-то толстяка. Тот издал невнятный звук и дернул ногой.
Штанина выскользнула из скрюченных пальцев Айзека. На мгновение в грязи мелькнула оранжевая палочка, вроде карандаша.