Матрица бунта
Шрифт:
Жанр «записок», «заметок», «осколков», «дневников» придуман, конечно, не сегодня. Однако блог придал ему новый статус, ввел в число мейнстримных жанров литературы. Популярность литературы нон-фикшн (в отличие от докучной условности романа), доверие к мнению частного очевидца (в отличие от оценок эксперта, судящего «объективно», то есть со стороны), фрагментарность восприятия в Сети (при чтении интернет-страниц требуется одновременно осмыслять информацию разных уровней и направлений, быстро переключаться от ссылки к ссылке, пробегать тексты частями, часто ограничиваясь одними заголовками и первым абзацем) — все это сделало короткое, вырванное из контекста свидетельство о реальности достаточным по объему и смыслу. В книге «Недетская еда» немало текстов, сгодившихся бы на ключевую деталь рассказа (две одинаковых спящих кошки, на одной снег тает, на другой уже
Сейчас Горалик продолжает «Недетскую еду» в микроблоге («Твиттере»), сообщения в котором сильно ограничены по знакам и позволяют оставлять одно точное свидетельство о реальности в несколько слов, например: «Вижу: маленькая торговка тетрадками в холле 1-го Гума рыдает по телефону, часто перемежая армянские всхлипы русским словом “холодильник”». Во времена Гоголя из подобного сообщения додумались бы сделать роман — сегодня байку о ревизоре оставили анекдотом.
Может показаться, что книгу наподобие «Недетской еды» написать очень просто, под силу всякому. Знай только гляди по сторонам, внимательно слушай знакомых да помечай год и город. Попробовать стоит — неплохая практика для оценки собственной наблюдательности, а главное, для понимания принципов собственного мышления и мировосприятия. (Андрей Аствацатуров, например, в одном из интервью признался, что у него «всегда наготове блокнот», но на улице он «поймал» только банальности.) Именно многообразие блогов, в которых каждый автор составляет собственную картину дня и года, дает свою точку зрения на общеизвестное событие, открыло нам, что свидетельство, хотя бы и строго документальное, не выдуманное, говорит не столько о реальном положении дел, сколько об авторе сообщения. Достаточно сравнить книжку заметок Линор Горалик с аналогичными заметками Марты Кетро, которыми она завершает свой сборник эссе «Жизнь в мелкий цветочек». Кетро, обаятельная в том, что касается фантазий и чувств, тут играет не на своем поле: ее гораздо больше заботят собственные эмоции, приятные впечатления дня, чем сигналы мира вокруг. Но дело не только в выборке впечатлений, а и в их подаче. Скажем, и у Горалик, и у Кетро есть забавные заметки о котах. Но Кетро скорее пишет о своем самоощущении хозяйки кота, ее истории — забавные бытовые ситуации, которых немало найдется и у ее читательниц. Горалик же аккуратно, но ловко поворачивает историю притчевой стороной: ее рассказы о коте в меду или о кошке, линявшей на платье, иллюстрируют закономерности быта и отношений. «Люди, между прочим, в таких ситуациях разводятся», — с мрачным лаконизмом комментирует она поведение питомца.
Вообще комментарий — излюбленный и хорошо освоенный Горалик способ мгновенно осветить смысл только что написанного, добавить соли шутке. Она слышит фразу, произнесенную всерьез и даже в расчете на сочувствие, но ничего не может с собой поделать — смешно и живо воображает, как котята гибнут под колесиками офисных кресел, объясняет, почему Лазарь Христу не приятель, а кореш, подсчитывает доходы от переработки килограмма почтовых марок, на которые благотворители предполагают содержать щенка, иронизирует над фигурками динозавриков в пачке овсянки и собственным обмороком на образовательной выставке, поясняющей процесс зачатия.
Есть в книге и философские тексты на тему человеческого мышления: например, о том, что, когда начинаешь жалеть кота в сувенире, в итоге приходишь к тому, что жалко человечество, а на «какого-то там кота под снегом совершенно насрать», — при желании можете считать эту миниатюру ответом на Достоевский вопрос о слезинке ребенка.
Я сказала, что книга полудокументальная, и в ней в самом деле много выражений и ситуаций, не принадлежащих перу Горалик, только замеченных ею. Но есть тут и слой игровых текстов: придуманных слоганов, рассказов о культурных жестах, замыслов не написанных книг и не снятых фильмов. Горалик нравится тормошить читателя, быть немного — в детских, не криминальных пределах — вызывающей, ласково матюгнуться, плюнуть с Эйфелевой башни, кокетливо демонстрировать таких же чуть безумных знакомых, готовых мчаться через всю Москву ради спасения плюшевого
Нельзя сказать, что это влияние блогосферы, — скорее внутреннее соответствие ее духу. Типичный блогер занимает позицию частного человека, который выше всего ставит свои частные дела и нужды: никакого надличного авторитета ведение публичного дневника не предполагает. Типичный блогер возражает против всего пафосного, навязанного, объективно уважаемого, общепризнанного. Недаром в книге «Рунет: сотворенные кумиры» (М., «Альпина нон-фикшн», 2010) журналист Юлия Идлис признает «символом и квинтэссенцией Интернета по-русски» блогера Максима Кононенко, известного «беспринципностью» своих высказываний: Идлис объясняет позицию Кононенко в том смысле, что его «по-настоящему трогает» «семья, родные, еда, рыбалка, строительство дома», а не идеология, государственное устройство или гуманистические ценности.
В духе типичного блогера замечание Горалик о том, что «похабщина, порнография отвратительная» — это когда «х… называют “жезлом жизни”», сравнение скелета крокодила с распятием, отзыв о туалете в Третьяковке. В таком контексте микросериал плеваний в значимых туристических местах выглядит, пожалуй, «концептуально».
Да и стоит ли дуться за Эйфелеву башню на человека, который доказывает невозможность жирафа и развенчивает съедобность орехов?
Странно (сколько раз тут пришлось написать это слово?), что своеобразной предтечей анекдотически смешной книги «Недетская еда» можно назвать серию рассказов «Короче». Действительно очень коротких рассказов, от странички до фразы, в них те же наблюдения из жизни, примечательные высказывания, случаи и истории, которые записаны Горалик, но будто бы пережиты всеми. Рассказы написаны от третьего лица, и это скрадывает впечатление непосредственной, достоверной записи в блоге или блокноте. Надрыв, с которым автор комментирует здесь очередной житейский прикол, для блога тяжеловат. Но это именно литературный вес, который дополняет отрывочные наблюдения до полноценного рассказа:
«Принесли еду. Он поспешно докурил, растолок окурок в пепельнице и придвинул к себе салат, увенчанный парой укропных кисточек.
— О, — сказал он, — смотри, у салата уши! Нет, не так: смотри, это холм. В нем нора. Из норы уши торчат. — Он взял вилку и подвигал укропными “ушами” туда-сюда.
Тогда она с тоской и отчаянием поняла, что вся ее бравада не стоит и ломаного гроша: конечно, она сохранит ребенка».
Брендовый лузер [3]
3
По книгам «Сантехник, его кот, жена и другие подробности» и «Ева» (М., АСТ, 2011).
Если соединить позитивную ауру Марты Кетро с озорством Линор Горалик — получится Слава Сэ, дауншифтер из Риги, чей блог по числу читателей обогнал их обеих, вместе взятых.
Пользователи Сети сравнивают его также с Хармсом и Довлатовым.
В отзывах Слава Сэ проходит по трем статьям: блогер, юморист, литератор. Но никак не сантехник, хотя эта профессия, пожалуй, самое любопытное в нем.
По словам самого Вячеслава Солдатенкова, удачная маска сантехника была отчасти взята из жизни, отчасти продумана по учебнику маркетологии. Слава и сам бывший маркетолог, ушедший в менее популярную и прибыльную профессию, чтобы присматривать за дочками.
Да, я же не рассказала главное: Слава Сэ мало того что унитазы чинит, он еще и верный, но брошенный муж, отец-одиночка двух вполне самостоятельных, но еще очень маленьких дочек.
Мужчина, как видите, неотразимый.
К его постам оставляют комментарии счетом на сотни — и это объясняется удачным сочетанием образа автора и контента. Слава не скрывает, что ведет блог с «женской тематикой», и находятся сотни читательниц, желающих по следам его постов обсудить свои прогулки с новорожденными, мытье банок и первый день ребенка в школе.
Слава Сэ, не строя из себя крутого, а наоборот, старательно выдерживая образ лузера и слабака, занял пустовавшую нишу в пантеоне литературных супергероев — домашнего мужчины, сентиментального, любящего хомяков и котов, легко находящего общий язык с детьми, тяжело переживающего развод. Его жена Люся, напротив — и это еще одно точное попадание в ожидания читательниц, — эмансипированная, самодостаточная женщина, которая разъезжает по Грециям-Венециям, работает на телевидении, редко бывает дома и совсем не умеет ценить доставшееся ей сокровище.