Матрица или триады Белого Лотоса
Шрифт:
"Эх"...
– вздохнул герой рассказа, - "чего я не согласился на тройку. Что он не знает что ли - дифзачет (дифференцированный зачет по итогам активности на семинарах) входит в средний балл, а первая тройка в сессии..." Герой вспомнил проницательный голос торопящегося куда-то молодого преподавателя политэкономии, парторга факультета: "Раз пришли - не готовы, два, третий - снова" - с упором на это "снова" - "Приходи тогда в Университет, а здесь я работаю, мне некогда" (готовит докторскую по новому мышлению). Все, что говорил на семинарах партийный философ, не находило правильной ниши в голове героя. Хотя бы о том, что учиться должны дети из обеспеченных семей, а не ФМШатники (дети физико-математической школы-интерната при университете), надерганные неизвестно ему кем из деревень. За последние годы Университет заполонили хорошо одетые и сытые дети торгашей, директоров предприятий и спортсменов из союзных республик, особенно,
Героя обгоняют молодые, молчаливые научные работники, он медленно бредет по дорожке, те же уже сходят с дорожки на тропинку, уводящую в лес - закончился жаркий весенний день. Еще не взматеревшая, но уже густая зелень в лесу дает прохладную тень, лежащую на мягкой траве. "Кар-кар" - неуверенно кричат две вороны, сидя на высоченной березе в закатном лесу. "Кар-кар, - когда каркают вороны, где-то падаль" - подумал герой, тяжело вздохнув. Обогнал его мужчина, очки интеллектуала проплыли над кустами на повороте тропинки, и вот маячит затылок с ушами, удаляясь среди дальних сосен, герой тоже повернул за ним. "Нет, не оставят после окончания в Академгородке, и вернусь в Уссурийск, где ветер гоняет пыль из пустынь Монголии...". "Кар-кар. Кар-кар". Вороны снялись с дерева и теперь летают над вершинами. "Взбалмошные птицы" - подумал удрученный студент Университета имени Ленинского комсомола, неся в руке черный портфель и больше не обращая внимания на каркающих в высоте ворон. Тропинка вот-вот увела бы из березовой рощи в сосновую чащу. Уже повеяло теплым запахом шишек. "Кар" - раздалось над ухом и ворона, хлопая по воздуху крыльями, спикировала перед лицом, выпрямила полет, набирая высоту. "Кар-кар" - и мимо лица пролетела еще одна. Если бы не тяжелый портфель, пожалуй, парень от неожиданности взмахнул бы руками, но инцидента не получилось, и он пошел дальше, оглядываясь на птиц. "Кар-кар" - заходят снова в боевом порядке. Ему вспомнились мертвые домашние утята с расклеванными головками в пыли дороги в деревне своей бабки. "Ворона" - сказала ему тогда бабка. Чем дальше он шел по тропинке, тем взбалмошней каркали вороны и чаще пролетали перед лицом. Спикировав, они летели назад. "Кар-кар, хотя бы сказали, что надо" - подумал он, глядя на обнаглевших птиц. Герой рассказа оставил на тропинке портфель и свернул назад по траве в сторону птиц. "Кар" - спокойно выговорила, пролетая над головой, ворона и села впереди на елку. Другая пролетела дальше и села на березу, что за кустами, на которые падала тень от закатного леса. Потом первая присоединилась ко второй. Парень вошел в кусты. Вороны взлетели и теперь носились вокруг одной березы, истошно вопя. "Не должны ударить" - неожиданно сказал себе парень и уверенно пошел к развесистой березе. Под деревом сидел в траве, лупая глазами, здоровенный вороненок. Перья неряшливо торчали из него, широкий клюв приоткрыт, словно он разомлел от жары. Парень нагнулся и поднял его. Гузка голая, с реденьким свалявшимся пухом. Наш герой подержал и посадил его на толстенную нижнюю ветку березы, пошарил глазами по вершинам, но гнезда не нашел. Вороны над головой непрерывно орут, одна летает вокруг головы, другая бьет клювом по ветке дерева. "Смещенная реакция" - сказал бы биолог о таком поведении животного. Парень молча посмотрел на тихо сидящего вороненка и пошел к тропинке назад к портфелю. Вороны не полетели за ним. А по тропинке проходили люди, огибая портфель. В лесу носились веселые собаки, выведенные на прогулку из коттеджей. "Вот, заботятся, однако о будущем" - подумал о воронах парень.
– "Что будет со страной через десять лет..?".
Записки дамского угодника или новый "Бокаччо"
Мы пили спирт, вынесенный гостеприимными хозяевами из холодильника, и налитый в химические стаканы с кубиками льда. Жгучая жидкость сладко растекалась по губам, питая душу мягким кайфом, делая глубже очарование ночи. На столе нарезанная узбекским ножом дыня дольками на металлическом блюде для плова. Цикады стрекочут. Черными призраками рукокрылые, словно моргая, порхают. Дневная жара отпустила, над нами в насыщенном пряном воздухе висели крупные мохнатые звезды из "Тысячи и одной ночи", освещали веранду дома на противочумной станции, черные силуэты высоких миндалевидных тополей и нашу пеструю компанию: двух молодых женщин и четырех мужчин. Были сняты грубые экспедиционные одежды, неуместные в расслабляющей и обволакивающей неге среднеазиатского покоя, смыта месячная тонкая пыль пустыни. Женщины надели легкие ситцевые платьица, а мужчины - свежие рубашки.
Глухой высокий забор вокруг нашего оазиса с клумбами и фруктовыми деревьями, отделяющий нас от пустыни, растворился во мраке ночи. Только там, где должны быть ворота,
Линия противочумных станций отделяет земледельческую Россию от природных очагов чумы в колониях грызунов пустынных азиатских районов, и она тянется от калмыцких земель в Приволжье, через Приаралье и Тургай до Заилийкого Алатау, Монголию, Бурятию и на Уссурийский край. Начало линии положило еще установление Екатерининских времен.
Грязный и пыльный поселок словно не существует. Он появился задолго на нашем пути среди разметанных ветрами мусорных куч на безжизненных такырах. Вчера один из пожилые аборигенов, щурящих глаза со своих скамеечек вдоль пыльного тракта у обшарпанных глухих глинобитных домиков с прибитыми к земле плоскими крышами и серенькими, закутанными в тряпье фигурками туземок, высказался в том восточном витиеватом духе, который за обволакивающей лестью скрывает жестокость нравов. Он высказался по поводу нашего экспедиционного облика. Клюев, с его иссушенной солнцем козлиной бородкой и усиками странствующего Донкихота, да еще на острых азиатских скулах, произвел на них особое впечатление. К этому надо привыкнуть. Но смысл восточного мышления был ясен: "Не положено молодым отпускать бороды, это достоинство аксакалов, - не сбреете, зарубят топором в поселке".
Заехали заправиться на нефтебазу, там отказали "чужакам", пришлось искать "большого начальника" с объемным животом и в сапогах с отвороченными голенищами, показывать ему путевые документы Академии Наук СССР. Когда и они не произвели впечатления, обронить в разговоре, что он лично ответит за срыв важного государственного исследования. Последнее слово - "исследование" - его, наконец, достало, нам залили наши экспедиционные бочки. Это подняло наш имперский дух.
В волшебной ночи разговор приобрел мистическое звучание, свойственное сибаритствующим патрициям в неприступной цитадели. Конечно, мы говорили о женской доле, каждому было дано слово. Но начал свой рассказ самый старший в компании, Кузменко, начальник противочумки. Он, русский, родом из Чолпон-ата, рядом с Иссык-Кулем. Прищурив один глаз, а другой, не мигая, устремив на расслабленных слушателей, словно навел черный зрачок винтовки, и, поправив каштановый кок на голове, начал он свой рассказ в куртуазном изложении, заранее предполагая свое превосходство над нами.
"1958 год. Меня, молодого лейтенанта направили во Львов. До моего гарнизона от него еще 80 км, а поезд уходит только в 6 утра. В городе делать нечего, да и комендантские патрули не позволили бы свободно разгуливать по улицам, а вокзальный ресторан работает до 2 ночи, что может быть лучше для откомандированного военного.
Зашел в первый зал набитый народом и поторопился сесть за столик к двум пожилым женщинам, не знал, что много свободных мест в соседнем зале. Подошла молоденькая, красивая, представилась племянницей одной из теток. Выпили. Я вышел в ночь с молодой. Подъехал легковой черный "ЗИЛ", за рулем оказался ее приятель, молоденький, и она пригласила меня к себе в гости.
По улицам петляли долго, хотя та уверяла, что живет рядом с вокзалом. Водитель довез до дома. Зашли в квартиру на втором этаже, я снял шинель и фуражку, бросил их на стул в прихожей. Она пригласила в комнату, а там три здоровых мужика и три девицы.
– Ты же хотел в гости. Стол накрыт, - она говорит.
За спиной появился водитель и закрыл за собой дверь на ключ.
– Ну что лейтенант, - один из мужиков говорит спокойно, - деньги есть?
– Ну, есть.
– Тогда так. Сыграем в девятку. Три раза у троих выиграешь - деньги твои, проиграешь - наши.
– В азартные игры не играю, а раз все вперед уплачено, то и выпить можно.
– Ну, тогда садись.
– Да..., ты и даешь, - молодой за спиной удивленно протянул.
Выпили. Молодая вышла, а когда вернулась, щелкнула ключом туда обратно, показывая мне, что дверь открыта, села между мной и старшим, двое других сидели напротив, а четвертый стоял у двери на страже. Выпили еще.
– Что ж, надо расплачиваться, сто рублей хоть оставьте доехать до части. Ну, а теперь на дорожку налейте по стакану. И ты пей, - сказал я, поднимаясь, молодому у двери.
Тот отошел к столу. Я выплеснул ему вино в лицо и выскочил в коридор, шинель, фуражка лежали у двери. Позади грохотали по лестнице мужики. Выскочив на пустую улицу и в машину, захлопнул за собой дверцу, а ключа зажигания нет.
– Вылазь, - кричат, - убьем!
– Нет, но кого-нибудь точно придушу.
– Эй, сбегай за молотком, выбьем окна.
А я думаю, четверо выдернут из машины как цыпленка. Вырвал коробку зажигания и замкнул проводки, передернул передачу, машина скакнула на бандитов и понеслась. Те в след бросали камни. Доехал до машины милицейской. Так и так, говорю. Поехали в тот дом.