Матросская тишина (сборник)
Шрифт:
Сейчас Горелову было стыдно за свою слабость, которая овладела им утром. «Расчувствовался, как кисейная барышня», — стыдил он себя в душе, привязывая к раме дистанционного прибора пропущенную через блок веревку. Он отчетливо представлял, какое смятение в душе Ларисы произведет это письмо.
— Одиннадцать часов двадцать семь минут, — заметил Горелов и еще раз внимательно и придирчиво оглядел все агрегаты и приборы, от безупречного действия которых будет зависеть успех всех работ.
До начала пуска пара осталось тридцать
— Кажется, все готово, — сказал Винниченко.
Полковник поднял телефонную трубку и сообщил в штаб обеспечения, что подготовительные работы подходят к завершению.
Наступил тот самый момент, когда, согласно инструкции штаба гражданской обороны страны, вся полнота власти и ответственность за обезвреживание авиабомбы и принятие мер безопасности переходила к старшему пиротехнического расчета, первому номеру — полковнику Винниченко. Теперь все его команды стали обязательны как для штаба обеспечения, так и для службы.
Когда Горелов и полковник поднялись на поверхность, вокруг земляного вала не было видно ни души. Все находились на своих местах.
Все словно замерло, окаменело… Даже рваные лохмотья облаков, нависших над Ленинградом, и те, кажется, застыли в ожидании развязки, которую готовили люди, одетые в грубые брезентовые робы.
Винниченко прошел к паровым установкам и еще раз проверил готовность их в течение трех-четырех часов подавать пар к бомбе. Попробовал пальцем степень натяжения троса дистанционного управления, конец которого был отведен в укрытие. Перекинувшись шуткой с Рощиным, замершим в полной боевой готовности, направился к штабу. Горелов остался у паровых установок.
По пути в штаб Винниченко остановился у резервной группы солдат, которые, примостившись кто на чем мог, вели разговор под аркой старинного здания и курили. При виде полковника солдаты затихли и вскочили, вытянувшись по стойке «смирно».
— Вольно, — бросил Винниченко и прошел дальше.
В красном уголке домоуправления набилось десятка два штатских. Были здесь и работники милиции, и руководящий состав городского и районного исполкомов, представители инженерной, противопожарной, медицинской служб, дружинники…
Запомнил полковник только лица представителей Денгорисполкома, райкома партии и райкома комсомола: они были час назад на оперативной летучке, когда Скатерщиков сообщал о тревожной радиограмме.
Полковник Журавлев четко, как рапорт, назвал фамилии и имена почти всех, кто был в красном уголке, упомянув при этом учреждения и организации, которые они представляли.
— Очень хорошо. Организация работ образцовая. — И, оглядев лица людей, сидевших за столами и около стен, Винниченко устало улыбнулся. Он понял, что сообщение Скатерщикова было известно всем. — Работа, товарищи, предстоит сложная. Гарантию успеха давать трудно. Будем стараться.
В штаб вошел майор Урусов. Взгляды сидевших в красном уголке, как по команде, устремились
— Что сказал врач? — сухо спросил Журавлев.
— Велел отправляться домой. Температура, и… что-то барахлит сердце.
— Немедленно езжайте домой.
— Как же можно? Вы здесь, а я…
Журавлев не дал ему договорить:
— Берите мою машину и отправляйтесь домой!
Под тяжестью молчаливых взглядов Урусов, сутулясь, перешагнул порог и осторожно закрыл за собой дверь.
Журавлев пододвинул Винниченко стул, но тот отстранил его, посмотрел на часы и, выискав взглядом полного и уже немолодого заместителя председателя горисполкома обратился к нему с вопросом:
— Думаю, что в двенадцать ноль-ноль можно начинать?
Заместитель председателя встал и через стол протянул полковнику руку:
— Желаем удачи!
Винниченко строго, по-уставному отдал честь, и все встали, загромыхав стульями.
Журавлев пожал полковнику руку уже в дверях, когда тот переступил порог.
— Все наши молитвы с вами.
Винниченко вышел во двор. Проходя мимо резервной группы солдат, он остановился. Ему вдруг захотелось сказать солдатам что-то теплое, хорошее.
Выбрав глазами молоденького рыжего солдата, у которого еще не успела потухнуть на лице озорная улыбка, он спросил:
— Поди, из Рязани?
— Так точно, товарищ полковник!.. Как вы угадали?
— Я тоже оттуда… Там каждый второй то рыжий, то конопатый.
— Что верно, то верно, товарищ полковник, — одним духом выпалил солдат, с трудом сдерживая приступ смеха.
Полковник был совсем не из Рязани, но, чтобы разрядить напряженность обстановки, он ради шутки пошел на эту безобидную ложь.
— Фамилия?
— Фунтиков, товарищ полковник! Иван Фунтиков.
— По какому году служишь?
— По второму.
— С такой штукой, поди, впервые возишься? — полковник пальцем указал на земляной вал у шахты.
— С такой еще не встречались, а поменьше. Мы их, товарищ полковник, своим взводом повыковыривали столько, сколько у Карапетяна на голове волос. — Фунтиков лихо стрельнул глазами в сторону солдата Карапетяна, который уже заранее, по выражению лица Фунтикова, ждал подвоха по своему адресу.
Густые черные волосы на голове Карапетяна росли так буйно, что закрывали верхнюю половину лба и надвигались с висков чуть ли не на самые брови.
— Говоришь, уже видел тротиловый первачок?
— Так точно, товарищ полковник.
— А видел, как гонят самогонку?
— Видел, товарищ полковник.
— А где видел-то?
— А в нашей деревне! У нас некоторые ловкачи гонят: кто из сахара, а кто из свеклы… перед большими праздниками.
— А куда же смотрит милиция? Поди, ловит и сажает?