Матросская тишина
Шрифт:
— Что вы планировали делать у тетки?
— Во-первых, кое-чего толкнуть… Есть там хороший сосед, оборотистый и с деньгами, знает толк в серебре, в хрустале и в фарфоре.
— Ну и что же, встретили вы этого хорошего соседа? — наступал Ладейников, еле успевая записывать показания подследственного.
— К сожалению, он был в отпуске.
— Как фамилия этого хорошего соседа?
— Фамилии не знаю. Знаю, как зовут.
— Как?
— Григорием Осиповичем.
— Кто он по профессии, чем занимается?
— По торговой линии. Башковитый мужик. У него дача — целая латифундия. Не хуже, чем у родителей кандидата
— А что, у твоего школьного дружка, а по-нашему теперь потерпевшего, хорошая дача?
— Не то слово. — Барыгин, словно что-то припоминая, устремил взгляд в зарешеченное окно. — Двухэтажный особняк, финская баня, фонтан с изразцами, каменный гараж, под окнами розарий…
— А откуда ты обо всем этом знаешь?
— Бывал я там несколько раз, когда еще в школе учился. Но тогда одноклассник жил поскромнее. Недели три назад я с Шаминым специально ездил туда — так аж ахнул. Семья шесть человек, а зарплату получают двое: сама — директор магазина и муж тоже где-то по торговой части ворочает.
— И что же вы делали у тетки в Софрине?
— С горем пополам в Загорске у лавры загнали одному грузину чайный сервиз «Мадонна» и всю ночь пили.
— За сколько продали сервиз?
— Почти задаром. За пятьсот рублей.
— Почему так дешево?
— Попался неграмотный кацо. В фарфоре разбирается, как баран в Библии. Все спрашивал джинсы и дубленки. Даже приговаривал: «Ныкакие денги не пожалею…» — ломая язык, Барыгин последнюю фразу произнес с кавказским акцентом. — Хотя никак не пойму, зачем им у Черного моря нужны дубленки. Там круглый год можно в пиджаке проходить. Вот уж чудики-юдики.
— Не отвлекайся, Барыгин. Что еще вы делали в Загорске?
— Толкнулись к валютным туристам — там тоже пустые хлопоты в казенном доме.
— Что это за валютные туристы?
— Иностранцы… Не из соцстран, а из проклятых буржуазных, долларовых. У Троице-Сергиевой лавры каждую субботу и воскресенье стоят целые колонны «Икарусов». Православные богомольцы. Едут к нам с валютой.
— Ну и что, не получилось купли-продажи?
— Не получилось… Трудно с ними. Языков не знаем. У Шамина, как и у меня, — восьмилетка, а у Темнова и того нет. Дальше «дер тыша» и «дас фенстера» никто из троих не пошел. Шарахаются от нас, как от прокаженных. Идиоты — даже не знают русское слово «серебро».
— Валерия с собой в Загорск брали?
— Нет. После ночной попойки он лежал как пласт. Его рвало так, что он был аж весь зеленый. Думали — концы отдаст. Молоком отпаивали.
— И что же было дальше, после того, когда увидели, что с иностранцами контакта не получается?
— Решили на следующее утро махнуть в Москву. Взяли все вещи и на электричке уехали.
— Все четверо?
— Все четверо.
— В какое время?
— В десятом часу.
— В воскресенье?
— Да.
— Итак, через час вы приехали в Москву… С вами были все три чемодана?
— В Москву мы приехали с двумя чемоданами.
— А где остался третий?
— У тетки.
— Что в нем было и почему вы его там оставили? — Авторучка в руках Ладейникова механически бегала по разлинованным страницам листов протокола допроса. Время от времени он вскидывал глаза на Барыгина и задавал очередной вопрос, чтобы не обрывать нить непрерывного рассказа допрашиваемого.
— Он был очень тяжелый. К машине его
— Что было в этом чемодане?
— Он был набит книгами.
— Вон как?! — Ладейников сделал в протокольной записи остановку. — Потянуло к литературе?
— Да это все Верблюд! У него дома ни одной книжки. А тут, наверное, как увидел позолоту корешков, так и рот разинул. Ну и набил ими самый большой чемодан. — Барыгин на минуту умолк. — Книги-то вроде бы ценные, да как их определишь: какая сколько стоит? Они все с печатью хозяина. С ними только засыплешься.
— Что изображено на рисунке печати?
Барыгин задумался, стараясь припомнить рисунок.
— Кажется, голубь. А может быть, чайка. Крылья в разлете, а в клюве держит венок. Под венком надпись — фамилия хозяина, И. Г. Краснопольский. Ну и всякие там завитушки, цветочки, листики… Что-то в этом роде.
И эти показания следователь внес в протокол допроса.
— Что это были за книги — названия?
— Да разве упомнишь их названия. Хорошо помню Библию. Вот такой толщины… — Сведенными ладонями Барыгин изобразил толщину книги. — В серебряном окладе, такой же толстый Коран, три тяжеленных тома «Мужчина и женщина»… Верблюд в Софрине до полночи листал второй том, голых баб рассматривал и половой вопрос изучал. Он любитель этого дела.
— Еще какие были книги?
— Двухтомник Дениса Давыдова, тоже старинного издания, потом несколько томов «Человек и Вселенная»… остальные названия я уже не помню. В общем, целый чемодан. Все книги — старинные, в кожаных переплетах, а Библия и Коран — в серебряных окладах и с цветными камешками. На солнце так переливаются…
— Мы остановились на том, как вы все четверо в одиннадцатом часу утра сошли с электрички на платформу Ярославского вокзала. И что же дальше?
— Валерку тошнило. Его выворачивало наизнанку. Я пошел с ним в туалет. Не хотел оставлять одного. Он бледный как смерть.
— А Шамин и Темнов?
— Шамин и Темнов, как и условились в электричке, пошли в камеру хранения сдавать чемоданы. Дома с чемоданами нам появляться нельзя. Нужно было искать клиентов, чтобы сбыть серебро, фарфор и хрусталь. У нас их было два чемодана. С книгами сложнее. На них нужен купец понимающий.
Видя, что следователь иногда в записях отстает от показаний допрашиваемого, Барыгин делал паузы, и, когда ручка Ладейникова останавливалась, он продолжал рассказ:
— В туалете мы с Валеркой пробыли минут пятнадцать, пока он окончательно не очистил желудок и не умылся. Тут же пошли к камере хранения. Прошли по всем отсекам: нигде не нашли ни Шамина, ни Темнова. Подождали еще с полчаса. Я понял, что их замели. С нами в электричке ехал подозрительный тип. Я еще в вагоне подумал: наверное, ваш сотрудник. — Барыгин, глядя на пачку сигарет, попросил закурить. Ладейников молча кивнул головой и тоже закурил. — С вокзала я позвонил Шамину — его дома не было. У Темнова телефона нет. Ничего не оставалось делать, как ехать по домам. С Валеркой я расстался, когда мы вышли из метро «Проспект Маркса». Он пошел в сторону Моссовета, я зашел в Художественный проезд, выпил в кафе «Артистическое» сто граммов коньяка и пошел домой. Поздно вечером зашел во двор Валерки. Мать из-за города еще не приехала. Позвал его переспать у меня — он не согласился. Решил в скверике ждать мать и отчима. А дальше вам все известно.