Матросская тишина

Лазутин Иван Георгиевич

Глава двадцать первая

После того как Валерия арестовали, а Веронику Павловну увезла «скорая помощь», Яновский, пользуясь тем, что родители Оксаны отдыхали в Сочи, почти переселился на дачу своего научного руководителя. Даже в больницу к жене он приезжал с Оксаной, оставляя ее на полчаса в машине, где она с упоением читала журнал с романом Агаты Кристи. С ней же он ездил и в отделение милиции, чтобы узнать причину ареста Валерия. И когда ему сообщили, что пасынок

его привлекается к уголовной ответственности за групповое ограбление квартиры по статье сто сорок пятой Уголовного кодекса РСФСР, он настолько удивился и возмутился, что следователю пришлось его успокаивать.

— Хотя он мне не родной, но я за него могу ручаться! Он никогда не позволит украсть копейку! Получилось какое-то недоразумение!.. Я прошу вас при расследовании подойти с максимальной ответственностью и благожелательностью.

— Все это будет сделано, товарищ, и без вашей просьбы. Этого требует от нас советское законодательство.

А когда Яновский узнал, что Валерия поместили в следственный изолятор на Матросской тишине, то он тут же не преминул поинтересоваться, сколько его там продержат.

Следователь пожал плечами:

— Вот этого я вам не могу сказать. Скорее всего, продержат до суда, потому что статья, по которой привлекается Валерий Воронцов, серьезная.

— А когда будет суд? — с выражением глубокой озабоченности на лице спросил Яновский.

— Когда закончится следствие и будет вынесено обвинительное заключение.

— Ну, все-таки: дня два-три, неделю, две недели или больше?

— Вы шутник, гражданин. Исчисляйте следствие не днями и не неделями, а месяцами.

Яновский задумался и, перед тем как уйти, спросил:

— А передачи?.. Можно передавать?

Следователь посмотрел в какой-то график, который он достал из стола, и сказал, в какие дни и в какие часы в следственном изоляторе на Матросской тишине принимают передачи.

— И только раз в месяц.

— Так редко? — удивился Яновский.

— Чаще не положено.

Когда Яновский вернулся к машине, Оксана, оторвавшись от книги, подняла на него свои большие глаза.

— Ну как?.. Где он?

— В тюрьме.

— За что?

— Влип в ужасное. Ограбление квартиры. Причем ограбление групповое. А это уже хуже. — И, помолчав, хмуро продолжил: — Я всегда чувствовал, что в крови этого недоросля подмешаны гены преступника. Еще не известно, кто его родной отец. Моя благоверная, сколько я ни допытывался, кто настоящий отец этого подкидыша, всегда плела мне сказку по-разному. И чтобы как-то оградить своего отпрыска, она старалась обвинить себя и возвысить свою первую любовь, вину перед которой ей никогда не искупить.

— Она просто хитрая и прожженная бестия. Другая бы так начала поносить и лить грязь на человека, с которым разошлась,

а эта, видишь, нахваливает. И тебя-то заманила, разыграв из себя несчастную брошенку.

— Нет, ты напрасно так строго судишь ее. Она не подлая, она просто неинтересная. Ну а сейчас, когда она дышит на ладан, плохо говорить о ней — грешно и жестоко.

— И сколько же дадут ему?

— Это определит суд. Дежурный сказал, что до суда пройдет не один и не два месяца.

— И все это время он будет находиться в тюрьме?

— Естественно. Статья серьезная.

— А она? — Оксана завела машину и тронулась.

— Что — она?

— Сколько она пробудет в больнице?

— Я говорил с лечащим врачом: месяца полтора-два, не меньше. И то это в том случае, если не будет ухудшений.

Оксана затаенно улыбнулась, и в этой улыбке Яновский прочитал многое: и то, что встречаться они будут каждый день, и не только день, но и ночь у них будет общая, и что арест Валерия тоже работает на ее планы.

— Куда мы сейчас? — спросил Яновский.

— У тебя есть деньги? — рассеянно спросила Оксана и резко затормозила машину перед красным светофором.

— Немного.

— Сколько?

— Рублей тридцать.

Оксана глухо рассмеялась.

— И это все, на что мы будем жить август и сентябрь? Нам на хлеб и сигареты не хватит.

Яновский ничего не ответил. Откинувшись на спинку сиденья, он поднял высоко голову и сидел неподвижно с закрытыми глазами.

— Что же ты молчишь, мой повелитель?

— У нее есть один резерв, но он для меня был всегда неприкосновенным.

— Что это за резерв?

— Целый год она копила сыну на мопед. В сентябре собиралась купить.

— Сколько он стоит?

— Что-то около трехсот рублей.

— Это уже сумма! — Прикурив от механического патрона, вмонтированного в машине, Оксана желчно улыбнулась. — В октябре — ноябре ее чадо будет возить тачки где-нибудь на рудниках или гонять вагонетки на шахтах. Так что объясни ей: пусть с мопедом пока повременит. Он заржавеет, пока дождется своего хозяина. Нам нужны деньги.

— Ты циник, Оксана.

— Я реалистка. — И, резко повернувшись к Яновскому, в упор, словно выстрелив глазами, посмотрела на него зло и осуждающе. — Ты, наверное, забыл, что были у нас денечки, когда я не боялась вторгаться в запретные резервы отца. И ты в этих случаях был олимпийски спокоен. Даже подбадривал меня.

— Ты меня ставишь в мерзкое положение, Оксана.

— А ты меня ставишь в положение погорельца. Послезавтра у меня будут просрочены все ломбардные квитанции.

Несколько минут ехали молча, каждый мысленно выискивал доводы своей правоты в неприятном и всегда унижающем человеческое достоинство разговоре о деньгах.