Матросская тишина
Шрифт:
Оксана подошла к отцу и трижды звонко расцеловала его в щеки.
— Папочка, если бы объявили всемирный конкурс на самого лучшего папу — ты был бы победителем в этом конкурсе!.. Бежим выполнять твою команду! — Взяв за руку Яновского, она увлекла его из кабинета.
На веранде, поспешно убирая со стола грязную посуду, Оксана не утерпела. Поднеся пальцы к губам и воровато покосившись на дверь, она дала знать Яновскому, что хочет сказать ему что-то очень важное.
— Что? — тихо спросил Яновский. — Туча прошла мимо?
— Я не об этом, — шепотом сказала Оксана.
— А
— Тайна! Клянешься?
— На мече!.. — Яновский энергично вскинул над головой сжатый кулак.
— Папа баллотируется в членкоры… За этим срочно и прилетел в Москву… Усек?
Яновский всем своим видом выразил торжественность момента и с важным лицом с пафосом произнес:
— Большому кораблю — большое плавание.
Глава двадцать четвертая
Пока Валерий находился в следственном изоляторе, Эльвира не находила себе места. Следователь Ладейников, на личный прием к которому она смогла попасть только на третий день, на все ее заверения, что Валерий прекрасный парень, активный комсомолец, известный спортсмен, отвечал сухо, словно отбиваясь от назойливой мухи:
— Верю!.. Хороший парень, прекрасный спортсмен, но это, девушка, к делу не относится. Во всем разберемся.
— Но за что же в тюрьму? Вы только поймите: Валерия — в тюрьму!..
— Не в тюрьму, а в следственный изолятор, — поправил Эльвиру Ладейников.
— Вы хоть подскажите, чем можно облегчить его участь? — умоляла Эльвира.
— Пока ничем. Следствие только начинается. Но… — Ладейников, видя, как глубоко волнуется Эльвира, почувствовал, что девушка если не сестра Валерия, то наверняка влюблена в него.
— Кем вам приходится Воронцов Валерий?
Эльвира смутилась. Частокол ее длинных черных ресниц рухнул вниз.
— Брат, друг, родственник?..
— Он мой друг. Мы учимся в одном классе, занимаемся в одной спортивной секции.
— Тоже фехтовальщица?
— Да.
Что-то прикидывая в уме и словно взвешивая, чем может помочь Валерию Эльвира, Ладейников предложил:
— Сейчас пока наберитесь терпения. Ждите. А дня через три позвоните мне. — На четвертушке бумаги Ладейников написал свой рабочий телефон и подал его Эльвире.
— Что же, по-вашему, все эти три дня я должна ждать у моря погоды?
— А что же вы хотите? — Ладейников чувствовал, что страх и робость, сковавшие девушку в первые минуты, постепенно проходили и в ней начинал сказываться характер настойчивый и волевой. — Свидетелем по делу вы идти не можете. Каких-нибудь дополнительных показаний тоже не дадите.
— Я и мои друзья можем быть свидетелями и дать о Валерии хорошие показания! — наступала на Ладейникова Эльвира.
— Свидетелями чего? Какие показания?
— Свидетелями целой человеческой судьбы! С Валерием мы в одной школе с первого класса!.. Мы его прекрасно знаем! Валерий не может украсть. Он не может совершить нечестного поступка! Тут получилось какое-то нелепое недоразумение. Я долго искала вас, товарищ следователь, не за тем, чтобы вы увидели мои слезы!.. Да, я не скрываю — Валерий
Ладейников пододвинул к Эльвире четвертушку чистой бумаги и ручку.
— Пишите! — И, продолжая наблюдать, как с каждой минутой воля и целеустремленность девушки все сильнее и упруже разворачивают крылья, закурил.
Взяв ручку, Эльвира впилась жадными глазами в следователя:
— Пожалуйста, диктуйте.
— Прокурору Фрунзенского района города Москвы советнику юстиции Захарову Н. Е. — Ладейников умолк и сделал глубокую затяжку.
— А дальше?
— Дальше текст свободный. Пишите все, что вы хотите сказать о своем друге. Будет лучше, если это письмо вы не по почте пошлете, а передадите на личном приеме. У прокурора могут быть дополнительные вопросы.
— Я вас поняла. Спасибо вам. — Эльвира встала, поспешно свернула записку и положила ее в сумочку. Уже с порога, резко повернувшись к следователю, сказала:
— Мне сказали, что судьбу Валерия будете решать вы, следователь. Все его друзья и товарищи, мы можем вас клятвенно заверить, что Валерий честный парень, что он не может совершить преступление!.. Он не вор!
— Делайте то, что я вам рекомендую, — сухо бросил Ладейников и строго посмотрел на Эльвиру. В эту минуту он был уверен, что такие, как Эльвира, в борьбе за друга не пожалеют ни времени, ни сил.
…С этого дня Эльвира с утра до позднего вечера металась по Москве в поисках друзей и товарищей Валерия. Но, как назло, стояла середина августа. Кто был в отъезде или в походах, кто сидел на даче (их пришлось разыскивать по адресам, трясясь в автобусах и томясь в электричках), кто, уехав из Москвы целыми семействами, не оставил о себе никаких следов в домоуправлении и ничего не наказал соседям. И все-таки десять подписей под ходатайством, которое Эльвира писала всю ночь, было собрано. На это ушло четыре дня. Десять невеселых встреч, десять мучительных объяснений одного и того же: Валерий попал в беду, Валерия нужно спасать… Никто из десяти товарищей по школе, выслушав Эльвиру, не поколебался перед тем, как поставить свою подпись под ходатайством. И это укрепило в ней веру, что она делает праведное дело, что усилия ее помогут вырвать Валерия из-под стражи. Тревога Эльвиры передалась и ее матери Наталье Андреевне.
Видя, что дочь не находит себе места, осунулась и почти перестала есть, она принялась ее уговаривать:
— Доченька, так нельзя. Посмотри на себя в зеркало — на кого ты походишь?
— На кого?! — резко бросила Эльвира. Ее раздражало спокойствие и хладнокровие матери, вздохи которой она читала по-своему: не нравятся ей хлопоты дочери.
— Остались одни глаза. Не спишь, не ешь, с утра до вечера или пришпилена к телефону, или мечешься по Москве! Ты думаешь — поможешь этим Валерию?