Матросы Наркомпроса
Шрифт:
Казалось, Михаил Тихонович начисто позабыл, что он командир взвода почти военной специальной школы и что участники возмутительной выходки заслуживают жесточайшей кары. Учитель попросту обрадовался благополучному исходу происшествия, если не считать грязной робы Коврова и Аркашкиных синяков.
«Где же Майдан? — размышлял Святогоров, увлекая путешественников в лагерь. — Почему он пошел отдельно?»
А Майдан и товарищи ощупью пробирались по подземным переходам. Рассеянный свет, местами проникавший через амбразуры и распахнутые броневые двери, помогал
— Ау, ау! — перекликались исследователи. Гулкие своды вторили голосам со всех сторон.
— Ау! — раздалось в ответ совсем рядом. Димка шагнул вперед и наткнулся на острый луч карманного фонарика.
— Дмит'ий Майдан! — сказали из темноты. — Что вы здесь делаете?
— Изучаю вражескую оборону, — не растерялся Димка.
— Кто здесь вместе с вами? — спросил командир роты.
— Я один, — доложил Майдан.
Неподалеку послышался шорох. Оль поднял фонарик, но он светил всего на несколько метров.
— Гм. Мне казалось, что т'ое…
— Здесь раскатистое эхо, — возразил Димка. Для примера он издал знаменитый матросский клич: — Полундра!
— Ндра-а… Ра-а… А-а! — отозвалось подземелье.
— Весьма п'авдоподобно, — сказал Ростислав Васильевич. — Но это усугубляет ваше положение. Какое легкомыслие! Здесь могли быть мины. Подставляете — получить 'анение или сломать ногу и остаться без помощи в темноте.
— Виноват! — сказал Майдан. Прямо из подвала он отправился на камбуз. На три дня Димка поступил в распоряжение Елены Эдуардовны на предмет чистки картошки.
В лагере Святогорова уже разыскивал рассыльный. Его срочно вызывали в штаб к старшему политруку. Петровский сидел темнее тучи.
«Неужели ему уже все известно? — обеспокоился Михаил Тихонович. — Мальчишки могут подумать, что я нарушил свое слово».
Но командира взвода вызвали в штаб совсем по другому поводу. Петровский протянул ему почтовую карточку и предложил ознакомиться. Святогоров быстро пробежал текст и рассмеялся.
— Ничего не вижу смешного, — холодно заметил старший политрук. — С чем здесь сравниваются лагерные сборы? Какие снаряды? Кто заставляет купаться в озере? Какой шторм?
В штабе появился командир роты Оль. Он, в свою очередь, прочитал открытку и тоже заулыбался.
— Сговорились вы, что ли? — спросил Петровский. — Нашли анекдот. Я этого юнца еще с зимы запомнил. Бросал хлеб в урну для окурков. Избалованный тип.
Старший политрук бушевал не на шутку. Хорошо, что открытка ученика Гасилова попалась на глаза преподавателю Артяеву, который перебирал почту, готовя ее к отправке на пароход. Можно себе представить, какой скандал подняла бы мамаша, получив с Валаама такой привет. В лагерь зачастили бы комиссии гороно. Поди потом доказывай, что ты не верблюд.
— Насчет комиссий вы, пожалуй, п'авы, — заметил Оль. — 'азби'ательство было бы очень неп'иятным
— В чем дело? — удивился старший политрук.
— Гасилов получил несправедливое наказание, — объяснил Михаил Тихонович и коротко изложил суть.
— Я не стал отменять взыскание, чтобы не под'ывать авто'итета дежу'ного по лаге'ю, — добавил командир роты.
— По всей вероятности, его следовало бы отменить, — покачал головой Святогоров. — Дело не в самом наказании, а в его воспитательной роли. Ученик
Гасилов был оскорблен несправедливостью, вот у него и заработало воображение.
Получив эту информацию, Петровский сразу остыл и стал слушать внимательнее. Старший политрук понимал, что теперь открытка ученика выглядела в ином свете, и это требовало дополнительного разбирательства.
Постепенно в штабе собрались преподаватели.
— Надо еще установить лицо родителей данного ученика, — возмущался Артяев. — Здесь имеет место политическая клевета: «Ваш каторжник».
— Читать не умеете, — заметил Оль. — Слово-то взято в кавычки.
— Не имеет значения, — отмахнулся учитель биологии.
— Очень даже имеет, — вмешался литератор Марусенко. — Могу дать точную справку: «Кавычками выделяются также отдельные слова и выражения, употребляемые в необычном смысле, иронически».
— Как нам поступить с автором? — спросил Петровский.
— Разрешите, я поговорю с Гасиловым, — предложил Михаил Тихонович. — Его следует убедить, чтобы он взял свою открытку обратно.
— Прежде всего в том, что такие письма писать нельзя, — уточнил старший политрук и засмеялся. — Можно себе представить, что было бы с родителями.
Совещание в штабе лагеря неожиданно превратилось в маленький педсовет. Преподаватели говорили о том, что в первое же воскресенье лагерь стал неуправляемым. Ученики разбрелись по острову и начали куролесить.
— Еще один такой выходной день, — признался Михаил Тихонович, не вдаваясь, однако, в подробности, — и можно сойти с ума…
На следующий день в лагерь приехал директор спецшколы Сергей Петрович Уфимцев. Он задержался в Ленинграде для оформления документов выпускников, которые распределялись без вступительных экзаменов по военно-морским училищам. Всю неделю директора осаждали перепуганные родительницы, которые где-то услышали, что пароход «Володарский» на Ладожском озере попал в шторм.
— Нет, никого не смыло, — терпеливо отвечал Уфимцев. — Откуда такие сведения?
Выявить источники тревожной информации директору не удалось, а сам он располагал лишь телеграммой Петровского о том, что добрались благополучно.
В лагере Сергея Петровича встретил только дежурный. Ученики находились на занятиях. Не теряя времени, Уфимцев стал знакомиться с обстановкой. В некоторых палатках он обнаружил грязь и плохо заправленные койки, в лесу за казармой встретил ученика в трусах, который подогревал на костре объемистый чайник.