Матросы
Шрифт:
— О нет! — Ганецкий встал, оправил китель. — Обещаю… По мере своих сил…
IV
«Истомин» бросил якоря в бухте Приюта. Эту бухту еще ни разу не обходили вниманием корабли, крейсировавшие у Кавказского побережья. Сигнальщики подняли флаги «Купаться». Моряки, утомленные многодневным походом, с радостью прочитали сигнал боцмана Сагайдачного. Приказано было спустить шлюпки. Каждый купальщик оставил на палубе одежду и обувь: если кто-то не вернется, это сразу можно будет обнаружить.
Дежурный
Инструктор физподготовки, прыгун и пловец, шел за Ступниным, почти не прикасаясь к палубе пятками. На его отлично натренированном теле играли эластичные мускулы. Однако в присутствии командира, одетого в белоснежную форму, инструктор чувствовал себя неловко в своих красных сатиновых плавках.
Штурвальный, подающий большие надежды боксер, тренировался перед флотскими соревнованиями. Командир и сам не раз натягивал перчатки и бился на ринге юта с этим парнишкой с низким лбом, широкой грудью и могучим затылком.
— Что такое? — Ступнин остановился и показал на грудь матроса, расписанную орлами и обнаженными девицами.
— Татуировка, товарищ капитан первого ранга, — ответил инструктор. — Приходят служить с наколками…
— Не было у него наколок… А мы-то надеялись: завоюет призовое место. Как же его выпускать на люди с такими каторжными знаками? Кто сделал?
Штурвальный молчал, упрямо сцепив челюсти. Ступнин не стал добиваться от него ответа и пошел дальше. И еще не раз видел он следы тайной работы какого-то неуловимого татуировщика.
Архангелов, притаившийся за могучей фигурой Одновалова, неожиданно для себя громко чихнул. Ступнин обернулся. На торсе наводчика, классного специалиста, мелькнула свежая татуировка непостижимой по убогости фантазии.
— И вы, товарищ Архангелов? — А тому хоть сквозь палубу провалиться. — Соблазнили наконец? Экспонат для Миклухи-Маклая. Повернитесь! Кто же это наплодил на вашей спине обезьян и полинезийцев? Если у вас когда-нибудь среди потомства будут этнографы, им не придется искать дикарей в дальних странах… А ведь вы умный человек, Архангелов.
Старпом, вызванный по трансляции, захватил с собой бумаги для доклада — не знал, что командир раздражен появлением среди команды татуированных.
— Кто портит людей?
Человек, отвечающий за все, от турбин и лагун до выпечки хлеба и слаженности артбашен, только беспомощно развел пухлыми руками. Ведь все было хорошо. Ан нет, появился новый ловкач. Самого старпома в моряцкой юности расписали с таким вдохновением, что неприлично снять безрукавку. Тогда наколки считались шиком. Теперь времена другие. На корабле — целый стенд книжечек, посвященных тому, как стать культурным, в какой руке держать вилку, в какой нож. Наколки на человеческой коже — это дикий обычай, позорный пережиток. Командир невнимательно слушал сбивчивую речь старпома.
Через иллюминатор виднелся берег, а ближе к нему — подводные лодки, усеянные матросами, как чайками.
— Необходимо найти этого татуировщика, — продолжал свое Ступнин. —
— Есть, изловить! — Из-под козырька у старпома выкатилось несколько крупных капель пота.
Начальническая медь в голосе Ступнина исчезла, он просто, по-дружески разъяснил:
— Такая позорная вещь на новейшем корабле. Нехорошо, Савелий Самсонович.
— Конечно. Эдакую мерзость сработали на Архангелове!
— И вы думаете, Архангелов знал, что ему накалывают?
— Рисунок предварительно утверждается… а потом…
— Простите, — перебил Ступнин. — Чтобы больше ни одной жертвы.
— Постараемся. Разыщем. Не иголка же в стоге сена! Живая личность.
Замполит Воронец только что закончил пробу, и от него пахло бараньим пловом; через шелковый китель просвечивало сильное волосатое тело.
Когда он подошел, Ступнин спросил:
— А как вы воспринимаете это зло, дорогой заместитель по политической части?
— Что я могу сделать? Негодовать? Сколько могу — негодую. Придешь в кубрик, заметят: «Вы негодуете, а адмирал, командующий эскадрой, тоже того…»
— Что «того»?
— Расписан по самое горлышко, — Воронец забулькал смехом. — Купался я с ним. И даже я ахнул.
— Адмирал был рядовым матросом, когда его расписывали. Так и отвечайте.
— Они тоже рядовые матросы. К тому же в уставах пока не запрещено, в инструкциях не записано. Моральный фактор? Конечно, следует искоренить… Разрешите идти?
А в это время ничего не подозревавший Карпухин извлек из тайной захоронки нехитрые принадлежности и отправился в один из трюмных отсеков: там котельный машинист чувствовал себя хозяином.
Гадкая это штука — исколоть свое тело, но редко у кого из моряков хватает мужества избежать соблазна. Если на тебе нет навечно пронзивших кожу синеватых рисунков, чем ты отличаешься от других? Кто ты? Сними форму — и кто угадает в тебе просоленного матрогона?
Если Карпухин решился продемонстрировать свое мастерство на братишке закадычного друга, значит, он считал это дело правильным, а разубедить его пока никто не сумел. В одном из самых глухих ходов сообщения поджидал человек, по коже которого сегодня должна пройтись рука великого мастера. Нужно было притаиться, присесть на корточки и поглядывать вправо и влево железного туннеля, нагретого, как сковородка, близко расположенными котлами и ритмично сотрясаемого работающей и на стоянке турбиной. Воздух поступал плохо, и потому мысль текла вяло. Мастер запаздывал. Еще можно было послать все к черту и, вырвавшись на свежачок, успеть окунуть разваренное тело в прохладную соленую воду.
«Считаю до ста… Если не придет, тогда вира помалу», — окончательно решил расслабленный молодой комендор.
На счете «двадцать три» послышались осторожные шаги, и лампочка, ввинченная в подволок, осветила широкие плечи и хорошо развитую грудную клетку Карпухина, привычно справлявшуюся с недостатком кислорода. Карпухин поздоровался кивком головы и приказал:
— Ложись!
— Куда?
— На палубу. Куда же? — с мрачной безапелляционностью проговорил Карпухин. — Животом ложись. Начнем со спины. Робу сними, тельняшку.