Матвей Петрович Бронштейн

Френкель Виктор Яковлевич

Очень подробную рецензию опубликовал в «Молодой гвардии» Г. Б. Адамов (автор научно-фантастического романа «Тайна двух океанов») [88]: «Эта книжка — ясная, легкая, светлая — написана для детей советским ученым, специалистом-химиком. На редкость удачно и счастливо в одном лице совместились здесь глубокое знание предмета с большим литературным дарованием. Нужно быть хозяином в своей области, легко и непринужденно отбирающим все необходимые ему факты и явления из неисчерпаемых хранилищ своей науки, и нужно быть одновременно незаурядным, талантливым рассказчиком, чутким к слову и фразе, чтобы так ясно и увлекательно, мы бы сказали — так вкусно и аппетитно, подать нашим детям столь трудную тему из истории физики и химии». Чтобы сделать характеристику более убедительной, рецензент поместил даже одну главку из книги целиком.

Труднее узнать мнение главных рецензентов,— ведь

в 12 лет рецензии не пишут. Но одно такого рода свидетельство мы все же приведем. Принадлежит оно ровеснику «Солнечного вещества», ныне астрофизику, профессору Ленинградского университета В. В. Иванову, который по просьбе авторов этой книги прокомментировал ранние астрофизические работы Бронштейна (см. разд. 2. 4). Перед тем как охарактеризовать полученный в 1929 г. результат (соотношение Хопфа— Бронштейна), он рассказал о своем личном восприятии его.

В конце 50-х годов он был аспирантом и занимался теорией переноса излучения. Знакомясь с предшествующими работами, добрался до классической книги Хопфа (1934) [294], в конце которой есть короткий список работ. Там среди фамилий известных ему (и знаменитых) был какой-то М. Bronstein:

«Это имя было мне откуда-то знакомо. Откуда? Ну, конечно, в знаменитой книге Чандрасекара (1950) «Перенос лучистой энергии» имеется соотношение Хопфа—Бронштейна, но нет, дело не только в этом. И вдруг я понял: это тот самый М. П. Бронштейн, статьи которого в сборнике "Проблемы космической физики" (середина 30-х годов) есть у меня дома — значит, наш. Еще немного — и произошло "короткое замыкание": я вдруг понял, что это тот самый Бронштейн, который написал чудесную книгу "Солнечное вещество". В первые послевоенные годы, думаю, в году 47-м, я взял ее в библиотеке детского сектора Ленинградского клуба ученых и прочел сразу, взахлеб, не отрываясь. Я тогда читал по астрономии все сплошь — уже решил стать астрономом. Сейчас не помню почти ничего про то, что читал, ни названий, ни авторов, но эта удивительная книга меня тогда поразила. Итак, соотношение Хопфа—Бронштейна (термин, введенный Чандрасекаром) — это соотношение моего Бронштейна, того самого, который своим "Солнечным веществом", возможно, определил мою судьбу — не прочти я этой книги, возможно, не стал бы и астрофизиком».

После «Солнечного вещества» Бронштейн написал еще две книги для детей — «Лучи Икс» и «Изобретатели радиотелеграфа», уже почти без редакторской помощи [298, с. 293]. Так что профессию детского писателя он освоил очень быстро.

Обратим внимание на то, что темы для детских книг Матвей Петрович выбирал довольно далеко от области собственных научных занятий: экспериментальная физика, химия, техника (как мы видели, внимательный рецензент даже назвал автора «Солнечного вещества» специалистом-химиком). И здесь он не искал легкого пути, ведь для художественного описания необходимы точные, достоверные детали, а добывать их приходилось не только из памяти, но и специально изучая литературу [66] .

66

Разумеется, Бронштейну помогало то, что он и так читал практически всю физическую литературу. В частности, материал для «Лучей Икс» ему, видимо, доставался легче. Известный источник по истории открытия Рентгена - книга Глассера, изданная сначала в Германии, а затем в 1933 г. в расширенном виде в Англии [165]. Эта книга оказалась в библиотеке ЛФТИ, и первым ее читателем, как видно из формуляра, был М. П. Бронштейн. Вторым был ученик Рентгена, директор Физтеха А. Ф. Иоффе.

В этом проявилось очень серьезное отношение М. П. к своей литературной работе. Выбранные им темы были для детей гораздо доступней и полезней, чем приключения в теоретической физике. На теоретические темы Бронштейну, разумеется, было бы легче писать, но полноценное восприятие их предполагает достаточную взрослость читателя, способность к абстрактному мышлению и хорошо усвоенную истину, что физика — наука экспериментальная.

В наше время научно-художественные книги пишут не только (и даже не столько) в расчете на детскую аудиторию. Нет сомнений, что Бронштейн много интересного о смысле и драматизме науки мог рассказать также и взрослым. И тем, кому жизнь науки понятна не более, чем фильм или даже радиоспектакль на неизвестном языке, и тем, чья жизнь связана с наукой. Этого он сделать не успел. Однако рассказывать о науке юным читателям не только более сложное, но и гораздо более ответственное дело,

если иметь в виду возможные его последствия. Кроме того, повторим еще раз вслед за многими, что детские книги М. П. Бронштейна — достояние Литературы, предназначенной всем. Не случайно один из нынешних мастеров научно-художественной литературы Д. Данин, размышляя об определении и самоопределении научно-художественного жанра [176], в качестве образца взял «Солнечное вещество».

6.4. Личность

Каким человеком был тот, в ком жили столь обширные знания, острый ум и таланты? Отдельные штрихи личности угадываются в событиях творческой жизни Бронштейна, о которой рассказывалось в предыдущих главах. Воссоздать же целостный человеческий образ можно только художественными средствами. Попытаемся хотя бы эскизно обрисовать облик Матвея Петровича, ограничиваясь возможностями истории, опираясь на свидетельства и документы.

Всем известна задача из школьного курса черчения — по двум проекциям предмета построить третью и вместе с тем составить объемное представление об этом предмете. Составить представление о личности М. П. Бронштейна на основании даже гораздо большего количества проекций — дело очень сложное. Потому что не только разные проекции — то, как М. П. виделся разным людям,— противоречат одна другой, противоречивы и некоторые проекции в отдельности. Это следствие сложного и гармоничного устройства интересующего нас предмета. Говоря о личности М. П., уместнее вспомнить не фигуры трехмерной или даже многомерной геометрии, а, скорее, объекты квантовой физики, «проекции» которых, как известно, существенно зависят от экспериментальной ситуации в целом. Поддаваясь этой аналогии, попытаемся охарактеризовать человеческую индивидуальность М. П. с помощью парных, сопряженных качеств.

А. И. Ансельм помнит Бронштейна и ершистым, и скромным (письмо Г. Е. Горелику от 26.4.1984 г.). Как-то М. П., узнав, что Ансельм проводит отпуск, путешествуя на лодках по Днепру, попросил взять и его с собой. «А плавать вы умеете? — спросил Ансельм.— А то еще утонете — отвечай потом перед наукой!» — «Ну, перед наукой вам отвечать не придется,— успокоил М. П.— Я ведь не Ландау. Я более педагог, чем ученый».

Бронштейн считал творческий потенциал Ландау явно большим своего, но ложной скромности у него не было. Он не склонен был особенно преуменьшать свои возможности и обладал достаточной уверенностью, чтобы, продумав вопрос, твердо высказать свое мнение, даже «вопреки мнению столь авторитетных физиков, как Нильс Бор и П. Дирак» [81, с. 218].

А. Б. Мигдал, которому в последний год жизни Бронштейна довелось быть его аспирантом, вспоминает, каким он казался слабым и сильным. В бытовых ситуациях, где теоретическая физика не главный компонент, скажем, в трамвайной давке, у крепкого от природы аспиранта невольно возникало желание поддержать под руку, оградить от толпы этого отнюдь не богатырского вида человека. Но ничего подобного такому желанию не возникало, когда Матвей Петрович стремительно выходил к доске или с места азартно включался в дискуссию, фехтуя логикой и остроумием. Тогда становились незаметны его небольшой рост и легкое заикание. Незаметны, впрочем, для тех, кто сам был погружен в события, происходящие на доске и «за ней». А тому, кого эти события интересовали лишь постольку-поскольку, могла показаться весьма комичной картина, как этот «Маленький» (под таким именем вывел его В. Б. Берестецкий [134]) отважно набрасывается на оппонентов, геометрически гораздо более крупных. И этот же — посторонний — наблюдатель должен был удивиться, что маленького роста не замечает сам его обладатель.

Матвей Петрович не отличался крепким здоровьем, несколько раз переболел воспалением легких; но здоровый дух старался сделать здоровее и тело: он с увлечением играл в теннис, учился грести, плавать, ездить на велосипеде.

В Бронштейне можно было увидеть и солидность, и мальчишество. Его называли по имени-отчеству даже многие близкие знакомые, к примеру сестры Канегиссер. И это не казалось странным. Он рано повзрослел, и взрослые манеры не стесняли его. В житейской обстановке, не связанной с наукой, у него была несколько старомодная или провинциальная вежливость, даже учтивость. Он не умел сидеть в присутствии стоящей женщины, была ли это подруга жены или домработница. По привычке, воспитанной еще в родительском доме, всегда был чисто выбрит, причесан и аккуратно одет; обычны были галстук и тройка. Это видно по фотографиям. (Такие внешние и внутренние признаки способствовали закреплению прозвища «Аббат».)