Мауи и Пеле держащие мир
Шрифт:
— По ходу, беженцы с Фиджи, вот и боятся, — предположил Люггер и, повернувшись к женщине и двум девочкам, быстро произнес, — Bula! O iko mai vei? Fiji o-io?
Реакция была мгновенная и пугающая. Все три индуски сжались в один комок, такой плотный и маленький, что даже не верилось в такую самоупаковку.
— Люггер, ты что? — спросил Тореро, — Зачем по-фиджийски, если они беженцы оттуда?
— Хэх… Это я затупил, блин. Как ты думаешь, у них работа и жилье есть?
— Я без понятия. Может, падре знает?
— Хэх… — снова произнес Люггер, — …Падре, есть работа и жилье у этих прихожанок?
— Посмотрите
— Ага. Понятно. По ходу, они только сегодня добрались. Сейчас все устроим. Пошли, напарник, посидим в уголке, поговорим по телефону. Хэй, Лукас, Олив, мы займемся работой и жильем для девчонок, а вы посмотрите архитектуру и типа того. E-oe?
— E-o, — ответил Лукас.
— Милый, я брошу немного вот туда — сказала ему Олив, и направилась к церковному денежному ящику, опознав его среди прочего инвентаря.
Священник задумчиво посмотрел ей в спину и спросил у Лукаса:
— Кто вы, если это не тайна?
— Мы австралийцы, падре. Меня зовут Лукас, а мою жену — Олив. Вы уже слышали.
— Да, конечно, я слышал. Я отец Себастиан. Скажите, чем я мог бы вам помочь?
— Не знаю, — Лукас улыбнулся, — просто, сегодня канун Рождества, вот мы и зашли.
— Это была моя идея, — сказала Олив, вернувшись после контакта с церковной кружкой.
— Странно все в этом мире, — произнес отец Себастиан, — австралийцы пришли в храм с вооруженной меганезийской охраной, которая помогает беженцам.
Здесь надо отметить, что Лукас и Олив Метфорт были не абстрактными австралийцами, а весьма выдающимися. Лукаса знали в кругах Ассамблеи foa, как составителя Великой Хартии, а Осбер Метфорт (он же — Визард Оз), сын Олив и Лукаса, был проконсулом — директором стратегического штаба Народного флота. Но, это информация была не для священника (пусть даже позитивного), поэтому Лукас ответил только на вторую часть вопроса, касающуюся деятельности гидов (или охраны).
— Просто, отец Себастиан, в Меганезии принято, чтобы военные выполняли некоторые работы, характерные для полиции и службы социальной адаптации. Вы не знали?
— Я знал, но думал, что этим занимаются только специальные военные.
— Нет, любые, — сказал Лукас.
— Странно все в этом мире, — повторил священник, усаживаясь на скамью, и жестом предложил гостям присесть рядом, — я не понимаю, что происходит с людьми.
— Вы в этом не одиноки, — заметила Олив, — я, сколько живу, столько не понимаю, что происходит с людьми. И я сомневаюсь, что кто-либо когда-либо это понимал.
— Возможно, вы правы, — отозвался Себастиан, — но мне казалось, что некоторые общие принципы действуют всегда. Добро всегда против зла. Честность всегда противостоит обману. Милосердие всегда отвергает жестокость. Когда я был еще ребенком, дедушка рассказывал мне о нацистской оккупации Франции и о концлагерях. Я много раз потом воспроизводил в памяти эти рассказы и думал о том, что могло заставить германскую цивилизованную, христианскую нацию, славящуюся на весь мир своими мыслителями, мастерами и поэтами, превратиться в изуверов и палачей. Я приходил к выводу, что это катастрофа сознания народа, которая была вызвана трагическим и редким стечением калечащих обстоятельств. А теперь я увидел то же самое здесь, в мирной Полинезии,
— Вы видели здесь концлагеря? — спросил Лукас.
Священник
— Нет, концлагерей я не видел, но слышал о каторгах для неблагонадежных. Конечно, говорить с чужих слов не следует. Лучше исходить из того, что я видел сам. Я видел социальную чистку. Множество семей по какому-то списку выгоняли из домов, затем конвоировали в порт, и на одном корабле отправили их всех в Новую Зеландию.
— Согласитесь, отец Себастьян, это не похоже на нацизм, — сказала Олив.
— Да, это не похоже, но подход тот же. Людей осудили не за их дела, а только лишь за принадлежность к определенной профессии, социальному слою, или религии.
— Тогда, — заметил Лукас, — вам придется признать, что весь мир практикует нацизм. В каждой стране правящий режим запрещает какие-то партии и организации, и какие-то разновидности бизнеса. Взять, хотя бы, процессы над мафией.
— Но, мафия, это криминальная организация, не правда ли, Лукас?
— Видите, отец Себастиан, вы согласились, что членство в криминальной организации является криминалом. А кредитный банк, транснациональный концерн, политическая партия, коллегия адвокатов, и лоббистский клуб, пробивающий новые налоги, чтобы перераспределить ресурсы в свою пользу? Для обычных людей они хуже мафии.
— Не знаю, — сказал священник, — все это очень сложно, а все логические построения в политике пахнут кровью, поскольку каждая, даже самая кровавая диктатура находит логические обоснования своих действий. Здесь, на Бора-Бора были, к счастью, только депортации, но на Увеа-и-Футуна был страшный геноцид всей цивилизованной части населения, и даже фосфорные бомбардировки. И наверняка тоже с обоснованием.
— Тогда, отец Себастиан, в чем проблема с применением общих принципов, с указания которых вы начали? Что мешает вам считать режим Меганезии просто злом?
— Я попробую объяснить. Скажите, Лукас, вы верите в бога?
— Нет, отец Себастиан.
— Очень жаль. А вы, Олив?
— Вероятно, тоже нет. По крайней мере, не в том смысле, в каком учит церковь.
— Я понимаю… Мне будет трудно объяснить вам…
…Тут разговор был прерван внезапным появлением в церкви двух молодых и крепких мулаток, одетых в обычную униформу мичманов Народного флота. Они стремительно огляделись, прошли в тот угол зала, где устроились двое «гидов» — Тореро и Люггер, и обменялись с ними несколькими репликами и несколькими похлопываниями по спине. Видимо, уяснив для себя ситуацию, две девушки-мичмана, пересекли зал и уселись на корточки около трех индийских беженок с Фиджи. Снова состоялся обмен репликами, похлопывание по спине. Потом беженки, явно обрадованные, побежали куда-то вглубь церковных закоулков, и вернулись с тремя небольшими сумками.
Было уже ясно, что они уходят с мичманами. Но, перед тем, как покинуть церковь, они подошли к священнику и молча поклонились. Одна из девушек-мичманов повела их на улицу, а вторая подошла к священнику, козырнула и четко произнесла:
— Мистер Себастиан, я благодарю вас за помощь в адаптации наших новых жителей.
— Не за что, мисс, — ответил он, — берегите этих троих, на их долю выпало немало горя.
— Не беспокойтесь, мистер Себастиан, с ними все будет ОК. Можете зайти завтра в наш адаптационный центр, и посмотреть. Я обещаю вам кофе и гостеприимство, — мулатка-мичман снова козырнула, развернулась и тоже вышла на улицу.