Маяковский едет по Союзу
Шрифт:
В одной статье я прочел такую фразу: «К Маяковскому невозможно было привыкнуть…»
Эту мысль я принимаю безоговорочно,
Владимир Владимирович однажды спросил меня: «Смотрю я иногда на вас со сцены и думаю — небось раз двадцать слушает одно и то же. Не надоело вам?»
— Нет, — ответил я. — Чем больше слушаю, тем интереснее. Это — во-первых. А во-вторых, учтите, что я как-никак из актерского племени и многое воспринимаю с профессиональных позиций — ведь у вас иногда меняются интонации при чтении одного и того же стихотворения. Да и вообще не все сразу и вберешь. Наконец, я наблюдаю за реакцией слушателей. Бывает
Многие стихи я знал наизусть, ни разу не прочитав их (да, были и такие, которые не появлялись еще в печати вовсе). При моей молодой памяти это и не удивительно: «вобрать в себя» такие стихи и тем паче с такого голоса и в таком исполнении и слушая их неоднократно!
Что удивляло и привлекало в авторских вечерах поэта? Пожалуй, всё: разговор с аудиторией, стихи, темперамент, ораторский дар и полемический задор, разящее остроумие. Но главное все же стихи, с их разговорными интонациями, разнообразием размера и ритма, непринужденностью в переходах не только от одной строфы к другой, но и от строки к строке, а порой и от слова к слову.
Чтобы полнее ввести в атмосферу вечеров поэта, приведу несколько характерных и оригинальных записок по поводу чтения.
«Когда сам читаешь ваши стихи — они непонятны, когда вы читаете, все становится понятным»,
Или другая, довольно наивная:
«Считаете ли вы достоинством или недостатком, что ваши стихи хороши только в вашем чтении?»
Последовал мгновенный ответ в духе самой записки:
— Вам надо тоже научиться хорошо читать стихи и тогда не будет таких вопросов.
Потом Маяковский зачитал записку иного толка: «Вас не понимают не потому, что не понимают, а потому, что не хотят понять, лень затратить время».
— Эта записка прямо противоположна предыдущей. Такие записки приятно читать!
Нередко записки касались непривычного деления строк — «лестничкой».
Обстоятельный ответ на это Маяковский дал в беседе с начинающими поэтами в Пензе (он приводится а этой книге, в главах «Отченаш» и «Волга — зимой»).
А вот и вовсе своеобразная и, я бы сказал, трогательная: «А вы, тов. Маяковский! Не огорчайтесь тем, что некоторые говорят о вашей грубости и непонятности стихов. Если только вчитаться — все понятно и хорошо. Ваши стихи лучше, когда их читаешь в книге, тогда вы человечней и ближе».
По следам моих записей на самих вечерах Маяковского даю обобщенный ответ его.
— Необходимо внимательно читать стихи и понять, что именно хотел сказать автор. Точнее, найти ключ к тому или иному произведению и точно определить жанр в его преломлениях. Читать, как правило, надо медленно и внятно, не нажимая, если нет к тому каких-либо смысловых причин. И конечно же не следует ни в коей мере форсировать звука без особых оснований, чтоб не получилось неоправданного крика. Надо стараться вникать в разбивку строк, не боясь и не смущаясь пауз — они скорее помогут, нежели помешают общему восприятию.
Не могу воздержаться от того, чтобы не привести еще одной записки (таганрогского происхождения), обнаруженной, кстати сказать, совсем недавно — ровно через полвека, — она весьма любопытна и, пожалуй, единственная а своем роде: «Я бы на вашем месте, тов. Маяковский, запретила бы другим читать ваши произведения. Только теперь, в вашем исполнении я особенно поняла всю красоту и мощность вашей поэзии».
И
Игорь Владимирович Ильинский в одной из своих статей высказал среди прочих такую мысль: «У Маяковского была та неповторимая манера чтения, о которой трудно рассказать на бумаге и которую могут только с восхищением вспоминать все те люди, которые слушали его чтение; впечатление от этой манеры, которая, несмотря на свою яркость, почти не оставила подражателей, так как была органически свойственна только ему, не только было огромно, но и заложило фундамент для меня».
Я бы лично добавил, что вообще подражать поэту затруднительно, хотя это и пытаются делать. Но можно использовать порой те или иные интонации, формальные находки, тем паче если человек лично слушал выступления поэта и запомнил их.
Хочу привести несколько примеров авторского чтения с надеждой, что чтецы извлекут из этого хоть маленькую пользу.
Начну с одного из самых популярных произведений — «Стихов о советском паспорте». В нем особенно заметно проступают искажения авторского замысла, которые допускают чтецы всех рангов, преподнося их на ложном пафосе, придавая им героические интонации, вовсе несвойственные произведению в целом. В результате оно теряет свою силу и обаяние. Например, учителя, по моим наблюдениям, нередко не вникают по-настоящему в суть произведения, не видят, что патриотические чувства поэта передаются с помощью сатиры и юмора. Поэтому и привносятся ненужные и неоправданные элементы приподнятой декламации. Отсюда нередко индифферентное отношение юных школьников к «Стихам о советском паспорте», а ведь их изучают миллионы.
Уже само начало стихотворения предваряет весь дальнейший ход его. В авторской основе — рассказ. К такого рода приемам поэт прибегает часто, ничуть не боясь, как об этом думают иногда чтецы, что из-за этого как бы улетучиваются преимущества поэзии.
Нет! Она не только не улетучивается, а, напротив, становится еще ярче и стихи звучат в полную силу. Да это и подчеркивает основные принципы поэтики Маяковского.
Уже первая строфа «Я волком бы выгрыз бюрократизм» в устах поэта звучала в убыстренном темпе, говорилась как бы вскользь, как нечто весьма повседневное, обыденное. Это создавало впечатление чего-то недосказанного. Дальше поэт делал переход к сообщению, будто имевшему место в действительности. Но уже само по себе сочетание «купе и кают» разбивает первое впечатление. Здесь все рисуется в сгущенных красках через конкретные детали. Многие строки написаны в ироническом и сатирическом стиле, притом с долей сарказма и гротеска.
Однажды он рассказал мне, как возник, например, образ «двухспальным английским лёвою»: «Это я выудил из весьма легковесной южной песенки, герой которой и есть этот самый Лёва». И тут же он пропел мне припев песни. Так «гордый британский лев» превратился в анекдотического «лёву».
Невозможно также представить себе героического начала стихотворения, если в нем фигурируют несовместимые с этим образы. Слова «пурпурная книжица» в его устах звучали мягко, лирически. Но и гордость мы бесспорно чувствуем, она доходит через иронию и насмешку над чиновниками и жандармами. Поэт будто говорит: «Смотрите, каков я и какой у меня паспорт, он почетнее, чем у многих прочих пассажиров».