Маяковский едет по Союзу
Шрифт:
Последние две витрины были посвящены «Лаборатории» — рукописям Маяковского и его «Биографии» — тут висела фотография, снятая в московской охранке, и документы «Дела Маяковского».
На столе, кроме каталогов, лежали папки с записками, альбомы «Окон РОСТА», альбомы со статьями о книгах и выступлениях (отдельным альбом был посвящен статьям иностранной прессы), с карикатурами и фото.
Во второй и третьей комнатах: «Окна сатиры РОСТА», плакаты Помгола (Организация помощи голодающим, которая существовала с 18 июля 1921 года по 22 октября 1922 года) и остальные: «Вопросы труда» («Прогульщика богомольца
Маяковский в первый день не уходил с выставки. Он как хозяин принимал посетителей, давал объяснения, водил от щита к щиту.
Когда публика вдоволь побродила по комнатам (бродить, впрочем, было трудно, приходилось проталкиваться), все перешли в зрительный зал. Там заполнены все щели. На сцене расселась молодежь, которая как бы заменила официальный президиум. Маяковский прочел «Во весь голос».
Слушайте, / товарищи потомки, / агитатора, / горлана-главаря. / Заглуша / поэзии потоки, / я шагну / через лирические томики, / как живой / с живыми говоря.
В зале воцарилась атмосфера необычайной взволнованности.
Слово предоставили посетителям.
Выступил рабочий. Он говорил о том, что Маяковский крайне нужен нашему времени, так как он затрагивает все стороны общественной жизни. Он сожалел, что в печати выставка не освещена.
— Ни один поэт не пользуется на Украине такой любовью, как Маяковский, — говорил украинский товарищ.
А. Бромберг, заменявший экскурсовода и помогавший оформлять выставку, огласил просьбу Ленинской библиотеки — передать выставку в ее ведение. Маяковский согласился при условии, что для нее найдут нужное помещение и организуют ее показ в рабочих клубах Москвы и других городах Союза.
— Дабы был энтузиазм ее пополнять новыми материалами!
Сотрудник «Пионерской правды» сказал, что выставка имеет значение для всего строительства социализма.
По просьбе аудитории слово взял Виктор Шкловский:
— Маяковский за двадцать лет не дал ни одной ненужной вещи!
Студент 2-го МГУ сетовал на то, что в учебных программах школ и вузов нет произведений Маяковского.
Раздались требования: предоставить выставке постоянное помещение, сделать копии выставки и послать их а рабочие клубы.
Группа литературной молодежи, объединенной при «Комсомольской правде», объявила себя ударной бригадой по осуществлению выдвинутых предложений. Здесь же они распределили между собой обязанности: одни должны были заняться пропагандой выставки в рабочих клубах, другие — добиться включений произведений Маяковского в учебные программы вузов и школ и взяться за организацию переводов его произведений на иностранные языки, третьи — подготовить копии выставки, четвертые- собрать и обработать материалы о Маяковском.
Закончился первый день. Потом ежедневно здесь бывали сотни людей.
Мать и сестры Владимира Владимировича несколько раз были на выставке. Как-то днем Александра Алексеевна (мать поэта) с Людмилой Владимировной осматривали выставку. Маяковский был трогательно внимателен к ним, водил по выставке, вспоминал.
— Вы, наверное, устали? — беспокоился он о матери (Маяковский был с матерью на «вы»).
Прощаясь,
— Ну, маму поцеловать можно!
Выставка имела успех, и ее продлили на семь дней. Это радовало Маяковского. На оставшихся запасных афишах прямо по тексту красным напечатали: «Выставка продлена». В таком виде она и красовалась на улицах Москвы.
Отзывы о выставке:
«Дорогой товарищ, я только узнал твое творчество тогда, когда начал учиться. Работа в типографии, фронт и учеба — нет времени следить за литературой. А вот выставка мне открыла твое творчество, ценное: ты также сражался с нами вместе — поэтому ты наш. Лихачев».
«…Вопреки крикунам и приверженцам „чистого искусства“ Вы сумели показать на деле правильность Вашей литературной позиции. Считаю, что выставку необходимо продлить с тем, чтобы каждый рабочий имел возможность просмотреть работу подлинно пролетарского поэта. Если же не удается продлить срок выставки, хорошо было бы перевести куда-нибудь на предприятие. С приветом, рабочий Довшан».
«Выставка — неполные вехи славного, большого и тяжелого пути борца, художника и поэта революции. У многих ли такой путь? Нет, у немногих. Многие ли связали так свою жизнь, свое творчество, каждый шаг их с революцией, с ее героикой и буднями? Нет, немногие… Лучшие… Славнейшие… Учитесь же, писаки и подлинные писатели, у Маяковского работать на революцию и для революции. И у него есть ошибки. Но их исправите не вы, задыхающиеся в мутных клубах пара дискуссий, литературных сплетен, словорасточительных междоусобиц. Не вы. А мы, маленькие и незаметные строители социализма, рабочие и крестьяне, исправим ошибки своего писателя — поэта-коммуниста. Учитесь у Маяковского подчинять каждый шаг своего творчества, своей жизни делу революции… А выставку вытащите на окраины, в клубы, в дома комсомола. Там, а не здесь — истинные ценители искусства. Комсомолец, бил. № 220–741, железнодорожник».
Бригада предложила после закрытия выставки перевести ее в Дом комсомола Красной Пресни. Однако еще раньше Маяковский решил показать ее в Ленинграде. Я договорился с Ленинградским домом печати о сроках. Приехав на место, убедился, что здесь не позаботились о том, чтобы достойно принять выставку. Пришлось не только самому все налаживать, но и позвонить Маяковскому. Он приехал, и все закрутилось стремительно. Так же, как в Москве, помогали добровольцы. Среди них одна девушка. Она заглянула случайно. И проработала весь день (кажется, ее фамилия Урванцева). На открытии писателей маловато, а журналистов значительно больше. Маяковский, как и в Москве, читал «Во весь голос».
Будучи в Ленинграде, Владимир Владимирович выступал у студентов: 4 марта — в университете и в пединституте им. Герцена, 5-го открылась выставка, 6-го — в Институте народного хозяйства — это было его последнее выступление а Ленинграде. В 9.50 вечера он уехал в Москву.
К сожалению, выставка просуществовала лишь 6 дней. Посещали ее довольно дружно. Но было бы, я полагаю, значительно больше народу, если б не «маленькое» упущение: администрация Дома печати умудрилась напечатать часы посещения наоборот: не с 4 до 10 вечера, а с 10 до 4 (в рабочие часы). Положение удалось выправить лишь частично, путем объявлений по радио и в газете.