Маятник Судьбы
Шрифт:
6
Автомобиль остановился так резко, словно мир кончился и некуда было дальше ехать.
– Что-нибудь случилось, конфетка? – осведомился я. – Мы забыли дома пудреницу?
Мы находились в Аспонике, вернее сказать, она поглотила нас, со всех сторон окружив желтовато-серой пустыней.
Дорога простиралась впереди, такая длинная и пустынная, что выглядела неестественной. Подобное встретишь только в кино; и казалось, стоит мне выйти из машины, сделать пару шагов и протянуть руку, как
Ветер исчез, словно он решил, что уже достаточно разравнивал своими ударами эти безжизненные просторы. Рядом с дорогой застыло перекати-поле. Оно едва заметно покачивалось, готовое отправиться в свой бесконечный путь по пустыне, и только ждало чего-то – знака ли? Чьего-то разрешения?
Черная птица замерла на горизонте, и хотя я знал, что это всего лишь пустынный орел, показалось, будто само провидение делает мне знак остановиться.
Франсуаз замерла, ее красивое, сильное тело напряглось, улавливая малейшие вибрации астральной энергии.
– Оно пришло, – чуть слышно прошептала демонесса.
– Оно? – спросил я. – Надеюсь, не налоговая проверка.
Шутку мою никто не оценил, только черная птица нырнула вниз и исчезла. Чья бы судьба ни решилась в этот момент – моя или какого-то несчастного зверька, погибшего в орлиных когтях, – я почти явственно различил, как вдалеке прозвенели траурные колокола.
– Ты слышишь? – спросила Франсуаз.
– Нет, – быстро солгал я. – А что я должен услышать?
Взгляд девушки был устремлен вперед, туда, где небо гнулось под тяжестью человеческих грехов и низвергалось к земле линией горизонта.
– Маятник судьбы, – едва слышно ответила Франсуаз.
Серая нить поднималась над горизонтом, похожая на дым погребального костра. Она рождалась там, где мгновением раньше исчез, ринувшись к земле, пустынный орел.
Тонкой сизой строкой взбиралась она на небо, словно червь, ползущий по краю скалы.
Франсуаз вышла из машины. Ее рука протянулась вперед, роскошные волосы разметались по обнаженным плечам.
– Ты видел орла, который спикировал здесь? – спросила она.
– Да, – ответил я. – С детства люблю животных. Поэтому мне с тобой и не скучно.
– То была душа праведника, – молвила демонесса, – что устремлялась к великим небесам. Но одного греховного помысла оказалось довольно, чтобы она камнем рухнула вниз.
– За что не люблю верховных богов, – заметил я, – так это за то, что у них слишком уж завышенные требования.
Девушка сделала шаг вперед, и пространство вокруг нее начало двигаться. Волны астрала окружили нас – сперва слабые, небольшие, они с каждой долей мгновения становились все сильнее и яростнее.
– Крики падшей души разрывают ткань мироздания, – произнесла демонесса. – Грешник хочет снова воспарить ввысь, к вечному блаженству, к которому был так близок.
Нить, пронзившая далекое небо, темнела и ширилась.
Глаза Франсуаз вспыхнули алым огнем, и разрыв стал стремительно шириться
– Но душа уже вкусила сладость греха, и больше никогда не сможет отказаться от него. Это и есть проклятие.
Хрустальная сфера мироздания разламывалась на две неравные части, чтобы зло стало еще более мерзким, а добро еще более беспомощным.
Небо растворялось перед нами двумя тяжелыми створками. То, что находилось за их пределами, уже не имело названия.
Лишенное цвета и формы, оно выглядело то как студенистая масса, то как туман, а бывали мгновения, когда мне казалось, будто за разверзнувшимися небесами вообще ничего нет.
– Смотри, Майкл, – прошептала Франсуаз. – Это она. Злейший враг демонов. Великая дрема.
– Я вижу только кисель, – возразил я.
– Ты и не можешь увидеть ее. Только демонам дан этот дар и это проклятие. Дрема – великое ничто, пустота, абсолютное бездействие. Здесь находят свой конец гибнущие миры. Это конец всему – и горе той душе, что откажется от боли колеса превращений и возжелает навеки упокоиться в Великой дреме. Пути назад уже нет.
– Что она делает здесь?
– Смотрит. Дрема чувствует – нечто злое должно свершиться под великими небесами. И она жаждет поглотить всех, кто станет жертвой в предстоящей резне. Это огромный вселенский стервятник, Майкл. И теперь она кружит над будущей добычей.
Створки раздвинулись полностью; студенистая масса поднималась все выше, и ее мягкие щупальца начинали стекать в наше мироздание.
– Что становится с падшими душами, которые воспарили к небу, но так и не смогли закончить свой путь? – спросил я. – Они попадают в Дрему?
– Нет… Дрема сама выбирает свои жертвы. Она забирает всех, кто подошел к ней слишком близко. А надломленные праведники исчезают из мироздания навечно, и никто не знает куда.
– Даже демоны?
– Да, – ответила Франсуаз. – Нам это неведомо. Думаю, и богам тоже.
– Пожалуй, никто не знает этого наверняка, – произнес я. – Но эльфы верят, что где-то и нигде находится мир, в котором время встречается с пространством. Именно туда попадают надломленные праведники, и им суждено оставаться там вечно.
– Где он находится?
– Между везде и нигде.
– И каков он?
– Он пуст, только разорванные души мечутся по его просторам. Эльфийские легенды гласят, что люди там испытывают неимоверные муки, по сравнению с которыми даже ад покажется райским садом.
– Что же их держит там?
– Они сами. Им предстоит выбор, который они никогда не сделают. Их душа жаждет окунуться в горячую лаву греха, но они боятся потерять человеческую сущность. Падшие не в силах отказаться ни от первого, ни от второго и в результате не получают ничего.