Майор 'Вихрь'

Семенов Юлиан

– Мальчик знает, чей он сын?

– Нет.

– Когда вы нашли их?

– В тридцать девятом, когда парень пришел за паспортом.

– Что делает Сашенька?

– Вот, - сказал секретарь, - здесь все о них.

И он дал Исаеву прочитать несколько страничек убористого машинописного текста.

– Я могу ей написать?

– Она будет очень рада.

– Она...

– Все эти годы она была одна.

"Любовь моя! Спасибо тебе за то, что ты была и есть. Спасибо тебе за то, что в мире есть второе "я" - наш сын. Спасибо тебе за то, что я все эти годы ощущал тебя - в одном воздухе, в одном мире, в одном

дне и в одной со мной ночи. Я ничего не могу обещать тебе, кроме одного - моей любви. Я буду с тобой, как был. Мир кончится, если рядом со мной не будет тебя.

Максим".

Самолет плюхнулся на краковский аэродром.

– Не зря мы обменялись местами, - выдохнул Отто цу Ухер, - мое тринадцатое стало вашим счастьем: мы долетели без приключений.

– В воздухе приключений не бывает, - ответил Штирлиц, - приключение это если долго, а самолет падает ровно одну минуту, а уже на второй секунде вас хватит кондрашка: разрыв сердца - гарантия от воздушных приключений.

Вечером в парикмахерскую к Коле пришел тот летчик который вел самолет со Штирлицем. Знаком он показал Коле, что хочет побриться: на рукаве Колиного пиджака была маленькая метина "Ост". Летчик решил, что парикмахер не понимает по-немецки - откуда ему!
– и похлопал себя по щекам. Коля улыбнулся:

– Массаж?

– О, массаж, - кивнул головой летчик и закрыл глаза.

Следом за ним вошел бортмеханик и спросил:

– Ты пришел спать или бриться?

– Я пришел и спать и бриться, - ответил летчик.
– После рейсов с этими любимчиками Гиммлера нервы совсем сдают. Спаси бог, случись что-нибудь с самолетом...

– Почему ты решил, что Штирлиц - любимчик рейхсфюрера?

– Потому, что его провожал помощник начальника политической разведки Шелленберга. И потом, я раз видел, как он говорил с Шелленбергом - они говорили чуть ли не на равных.

Пилот был молодой человек, и ему нравилось быть осведомленным во всем, и особенно в том, что происходит наверху. Люди многоопытные эту свою осведомленность - необходимую или случайную - скрывают. Те, что помоложе и только-только соприкоснулись с жизнью "великих", наоборот, не могут не щегольнуть этой своей чуть усталой, рассеянной осведомленностью.

– В каком он чине?

Летчик не знал этого и, опять-таки по молодости лет своих, ответил:

– Он бонза СС с довоенным стажем.

– Поехал к Франку? В крепость?

– Нет, он остановился во "Французском" отеле. Штирлиц большой любитель Баха - напротив в костеле великолепный орган.

– Когда обратно?

– Через день-два. Мне приказано ждать его здесь.

Коля побрил бортмеханика, увидел, что в парикмахерскую набилось довольно много народу, незаметно резанул себе палец бритвой и побежал в медпункт. Потом он ринулся к Вихрю сообщить о. приезде столь важной фигуры из ведомства Гиммлера.

Вихрь немедленно связался с Седым и попросил его через своих людей в гостинице "Французской" узнать о некоем Штирлице все, что можно узнать, а особенно - маршруты поездок, кто сопровождает, на чем ездит, когда встает и где обедает.

СТИЛЬ РАБОТЫ

Полковник армейской контрразведки Берг с исчезновением Мухи внутренне весь съежился: после того как фюрер уволил в отставку адмирала Канариса шефа, создателя, а точнее всего, мозг и сердце абвера, всякий срыв сотрудников абвера воспринимался гестапо как лишнее подтверждение их правоты в давней войне с армией. Полковник Берг приготовился

к худшему, хотя, собственно, чего еще ждать худшего, если ты уже оказался шефом контрразведки армии после семи лет работы на Тирпицуфере, 74, в Берлине, в центральном досье абвера, где были собраны материалы на политических деятелей, экономистов, писателей, танцовщиц, генералов, психиатров, режиссеров, философов - словом, на всех тех людей, которые либо оказывали услуги третьему рейху, либо оказывают в настоящее время, либо могут их оказать в той или иной ситуации, вольно или невольно, с вознаграждением или без оного.

Берг, работая у Канариса, был посвящен во многое, но далеко не во все, потому что адмирал считал его блистательным служакой - не более. Особенно настораживала Канариса поразительная память Берга: ему не нужно было поднимать досье, которое он читал десять лет назад, он помнил его чуть не наизусть.

– Хорошая память присуща малоталантливым людям, - говаривал Канарис, если речь идет о человеке, посвятившем себя гуманитарии, а не технике. Разведка, как первая составная часть политики, это гуманитария, причем наиболее ярко выраженная, - для тех, кто знает суть вопроса. Когда мне говорят, что в разведке успех акции зависит от математической точности расчета, я улыбаюсь. Математика вредит нам, ибо она - воплощение прокрустова ложа разума. Разведка взывает к самым низменным страстям и устремлениям. И в этом ее высший разум.

Адмирал любил говорить афоризмами. Он ловил себя на том, что, даже беседуя с любимой таксой Зепплем, невольно следил за тем, чтобы его речь была изящна и упруга. Берг, как и большинство сотрудников абвера, не приближенных к адмиралу настолько, чтобы сохранять свою индивидуальность, ибо залог дружбы - это разность индивидуальностей, во всем подражал Кана-рису. И в манере говорить - улыбчиво, доброжелательно, располагая к себе собеседника, шутливо останавливаясь на самом главном; и в манере одеваться - как говорят французы, "нон шалон" - чуть небрежно, но так, чтобы эта небрежность была элегантной; и в манере строить отношения с сотрудниками - мягко, но чуть свысока, и опять-таки в такой мере, чтобы не обидеть, но лишь дать понять разницу в занимаемом положении.

Когда Берг жил и учился в Москве, на химическом факультете МГУ, он поражался отношениям, сложившимся в России по.сле революции: нарком и рабочий были одинаково одеты, и разговор их был разговором товарищей, Берг, начав работать в абвере, попробовал было скопировать эту русскую манеру, но Канарис сказал ему как-то, видимо, точно поняв, откуда это у Берга:

– Мой друг, последователем быть хорошо, но подражатели - жалки.

Берг вспыхнул - он легко краснел - и с тех пор во всем копировал адмирала, даже в жестах: разговаривая с сотрудниками, он клал им руку на плечо - дружески-доверительно, но в то же время это был жест снисхождения, а не искренней расположенности.

Чем хуже было положение Берга, тем мягче он разговаривал со своими людьми, тем чаще шутил, смеялся и подолгу сидел у контрразведчиков, рассказывая им смешные истории и еврейские анекдоты.

Берг ждал, когда над его головой разразится буря в связи с исчезновением Мухи. Следствие, проведенное им, показало, что Муха исчез после того, как привел к себе на явку радистку. Агентов среди польского населения у Берга не было, а если б они и были, то Берг не считал возможным верить им до конца: в' каждом поляке можно было ждать двойника или дезинформатора.