Майская свадьба

Роксана Гедеон

Слезы выступили у меня на глазах.

– Вы так добры, сир! – воскликнула я, сияя от счастья и прижимая к себе его руку. – Пусть вас благословит Бог!

– Благодарю, мадемуазель, – смущенно отвечал король, осторожно отнимая свою руку, – я, еще когда вы были девочкой и ваш отец просил у меня дозволения признать вас дочерью, обещал заботиться о вас. Кстати, ваше скорое замужество… Готовы ли вы к нему?

Я подавленно молчала. Стоило ли обременять Людовика XVI еще и этими заботами?

– Сир, я не могу сказать вам ничего другого, кроме того, что только воля моего отца вынуждает меня

на этот брак. С другой стороны, я не могу сказать ничего плохого о принце д'Энене.

– Да, вы правы… – сказал король, поглаживая подбородок. – Он на хорошем счету у принца Конде, 11 и в таком возрасте – уже полковник… Но вы, дочь моя, – не слишком ли вы страдаете от необходимости выйти за него замуж?

– Нет, сир, не слишком. Честно говоря, я к этому равнодушна.

11

Конде Луи Жозеф, принц, главнокомандующий французской армией.

– Ваше сердце не затронуто, я понимаю… Однако любовь не всегда обязательна для прочного брака. И мне почему-то кажется, что принц д'Энен будет хорошим супругом. Мне нравится этот молодой человек. Тихий, спокойный, застенчивый, он так не похож на многих придворных вертопрахов. А это совсем не плохо, уж поверьте мне.

– Да, сир, – произнесла я без всякого выражения.

Людовик XVI решил закончить эту тему.

– Итак, мадемуазель, мы будем рады видеть вас в Версале после вашего бракосочетания.

Несмотря на не слишком приятное окончание аудиенции, из кабинета короля я выходила счастливая, как никогда ранее. Великолепные росписи на стенах и потолке Эй-де-Беф, витые консоли, сверкающая мозаика, блеск позолоты на роскошной мебели, струящийся бархат портьер – все это сейчас казалось мне в тысячу раз прекраснее, чем накануне. Я увидела свою мачеху, ожидающую моего появления, не выдержала и, подбежав к ней, поцеловала в щеку.

– Спокойнее! – воскликнула она. – Что за нежности? Помните об этикете!

Эти слова быстро охладили меня, и я, придя в себя, сразу уяснила неестественность своего поведения. Я не любила Сесилию, свою мачеху, и виделась с ней очень редко. Она платила мне тем же, хотя, возможно, в душе уже смирилась с тем, что именно я, внебрачная дочь ее мужа, стану наследницей титула и состояния.

– Благодарю за напоминание, – сказала я с горечью в голосе. – Напомню и вам, сударыня, что у вас булавка от пластрона откололась, и выглядит это почти неприлично.

С холодной улыбкой она возвратила жемчужную булавку на место.

– Вы остры на язык, моя милая. Только не следовало бы демонстрировать это во время аудиенции. Ваш отец рассержен тем, что вы сказали о своих чувствах к принцу д'Энену.

– Мне это безразлично.

–– Надеюсь, в своем безразличии вы не забыли, что надлежит нанести визит графу д’Артуа?

Мимо проходила герцогиня Диана де Полиньяк. Она услышала последние слова мачехи.

– Мадемуазель де Ла Тремуйль! – воскликнула герцогиня. – Моя малышка! Мы с вами еще не виделись. Ну, здравствуйте, душенька. Кажется, вы хотели видеть графа? Он сейчас у своей супруги.

– Вот и

отлично. – У меня отлегло от сердца. Нет ничего безопаснее, чем посетить принца крови в салоне его жены. – Я им обоим засвидетельствую почтение.

– Я похищаю вас, душенька! Пойдемте к д'Артуа вместе.

Она подхватила меня под локоть и повела длинными знакомыми галереями.

2

Жена принца крови, дочь короля Сардинии, была одной из самых непопулярных персон при дворе. Муж находил ее неинтересной. После того, как пять лет назад у четы родилась дочь, его визиты к принцессе можно было пересчитать по пальцам, а если уж граф д’Артуа и отправлялся к ней, то придворные острили: «Чудо! Его высочество выбрался отведать савойского пирога с чаем!» Сейчас, похоже, был как раз тот редкий случай: покои принцессы были полны придворными. Уже издалека был слышен смех и, кажется, звуки откупориваемого шампанского.

– Что случилось? – удивленно спросила я у герцогини. – Принц снова влюбился в свою жену?

– Вам лучше это знать, душенька! – отвечала герцогиня с известной долей иронии, которая превратила ее слова в намек. – Вы были таким близким другом его высочества.

Казалось, в салоне что-то празднуют. Обстановка была самая непринужденная, лакеи разливали пенящееся вино в десятки бокалов и разносили гостям разнообразные сладости. Дворецкий заметил меня и собирался было огласить мое имя, но я сделала ему знак остановиться: слишком уж свободная атмосфера в покоях принца и обилие приглашенных не располагали к официальной аудиенции. Я прошла в салон. Графиня д'Артуа, сидевшая в глубоком кресле, холодно кивнула мне. Я сделала глубокий реверанс. По лицу принцессы очень ясно промелькнуло выражение неприязни.

–– Время пошло, ваше высочество! Ваше безумное пари стартовало! – восклицал один из придворных. – Но что вы скажете королеве, если проиграете?

–– Никогда в жизни! Я бьюсь об заклад только тогда, когда уверен в успехе.

–– Если вы добьетесь цели, ваше пари войдет в историю, монсеньор!

Здесь, похоже, только и говорили, что о каком-то пари. Взяв с подноса изящную тарталетку со свежей малиной и белоснежным кремом, я некоторое время слушала эти возгласы, ничего не понимая, потом шепнула Диане де Полиньяк:

–– Что здесь затевается, мадам?

Она поглядела на меня с непонятной улыбкой и нарочно ответила громким грудным голосом, чтоб ее услышали все в салоне:

–– Мадемуазель де Ла Тремуйль только что приехала. Она еще ничего не знает о вашей авантюре, монсеньор!

Граф д'Артуа резко обернулся. Он заметил меня, и наши глаза встретились.

Он совсем не изменился, только взгляд стал еще более дерзким. Тишина повисла в салоне, смех умолк. Я молча сделала реверанс, ощущая, впрочем, как мурашки бегут по спине. Никаких отношений с принцем я возобновлять не собиралась, но все-таки его взгляд заставил меня слегка смутиться. Его глаза говорили: «Вы вернулись? Я довольно долго ждал этого. И я не ожидал, что вы так чертовски похорошеете. Разумеется, я заполучу вас вновь, чего бы мне это ни стоило». Но, кроме вожделения, в его взгляде плескалось еще что-то, похожее на ревность или на злость.