Майя
Шрифт:
Вставать оказалось почти больно. Всё распирало изнутри. То, что Майя прежде вытворяла во время трансляций, было просто детским лепетом в сравнении с «семейным застольем» (наверное, лучше придумать какой-то синоним этому действу в книге, а то как бы компетентные органы ни спохватились).
В пищеблоке Мининых Марина отодвинула штору и открыла окно, сняла с холодильного шкафа грязную зловонную формочку с налётом сажи и вложила в рот тонкую дымную палочку, которую подожгла и взялась сосать, наполняя помещение неприятным дымом.
Майя и стояла с трудом. Её живот стал огромным, словно бы там был целый ребёнок, притом уже почти готовый родиться! Живот впивался в джинсы настолько, что она последовала примеру нескольких мужчин
— Ты дала, конечно, Алиска. На фига было так пропадать? Мать с отцом чуть ли не на стенку лезли. Слушай… Правда, что ли, жратва на камеру прям столько приносит? — она затянулась воздухом сквозь дымную палочку. — Может, и у меня получится? Нам бы очень не помешало, с двумя-то детьми. Рекламу сделаешь мне на своём канале, если надумаю? Игорёха вон подбивает. Ты в Волгограде думаешь оставаться? Нашла кого-то или так? Ты там поаккуратнее, а то слава славой, а с твоими замашками… Ты сколько вот на последнем видосе, где у тебя голубцы, сняла? Ты всё время с доставкой всё берёшь? Готовить бросила? Ты будешь возвращаться в техникум? Алис, ау!
Майя с трудом слушала чужую сестру. Она таращилась на небольшой стол, стоявший напротив тумб для обработки продуктов питания. На нём высилось два, очевидно, самодельных наркотических изделия колоссальных масштабов, а ещё стояла ваза с печеньем (украшенная в центре каплями застывшего концентрированного сахара с красным красителем) и с разделённым на порции наркотиком в конфетах с разными обёртками.
Они… изготовляю психотропы на дому без лицензии… Они… Всё это… они… они будут употреблять ещё и кустарные наркотики после всего того… но как… это ведь невозможно хотя бы просто физически!
Неужели всюду так?! Неужели такие домашние оргии — для всех норма?! Нужно почитать об этом подробнее.
Очень скоро за столом все перебрали с алкоголем, что было вполне ожидаемо при столь частых заливаниях целых рюмок водки даже через рот. Остановило ли это кого-то? Нет и ещё раз нет!
Пытался притормозить Алисин отец, и тут же налетел на буйное сопротивление отца Игорёши: он прямо-таки целенаправленно начал того поить, даже чаще, чем прежде.
Майя на это взирала со страхом: отец Алисы был в возрасте, к тому же заядлый сладострастник: это ведь очень скверно сказывается на здоровье, на одно только сердце какая нагрузка жуткая. Недаром же все звёзды эстрады так рано умирают из-за лишнего веса! А тут ко всему ещё и такое количество отравы!
Но, похоже, для собравшихся подобное было нормальным, только мать Алисы одна и пыталась поддержать супруга, но соседка стала отчитывать и её (она вообще вела себя, как местный законодатель!), приговаривая, что «в праздник нужно отдохнуть для души».
Отдохнуть?!
Майя представила, как будет плохо телу после подобного времяпрепровождения. Эти люди совершенно извратили идею свободного пищепринятия, превратили её из интимного наслаждения в обязанность, жёстко регламентированную «смотрящими» и идущую против потребностей организма. Если даже прямо-таки божественно обработанные продукты употреблять заставляют почти насильно, они ведь утратят свои свойства. При таких количествах даже вкус начал притупляться, не говоря уже о последующих ощущениях в теле.
Майя обратила внимание, что в особенности усердствовали в надзоре за максимально обильным пищепринятием женщины старшего возраста. Бабушка была безусловным лидером, следом равно кормящими оказались соседка и две матери — Алисина и Игорёшина. Мужчины больше следили за регулярными частыми употреблениями алкоголя через рот. Одной только Марине, кажется, было наплевать, кто сколько принимает питания, она вообще о своём думала.
Но к чему? К чему это насилие в таком личном вопросе, как употребление пищи? Зачем делать обязательное поглощение кем-то обработанных продуктов синонимом к уважению и почтению?
Наверное, нужно было родиться в этом мире, чтобы суметь хотя бы отчасти понять его парадоксы.
Глава 20
Прощание со Срамным измерением
Перед сном после оргии ожидало очень позорное испытание: пришлось, невзирая на жуткое из-за чрезмерного пищепринятия состояние, вместе с родными Алисы собирать со стола початые блюда и чужие индивидуальные формы «тарелки», рядом с которыми целыми горками лежали смятые салфетки с фрагментами побывавшей в срамном отверстии пищи: какие-то обглоданные косточки, шкурки томатов, отгрызенные зубами ножки петрушки и укропа и прочий кошмар. Интимные отходы другие хватали просто голыми руками и отправляли в мусорный пакет. Майя сбежала в унитазную комнатушку, и даже не совсем чтобы спрятаться: по правде, её едва не стошнило. Но, хотя таким образом часть кошмарного испытания удалось обойти, потом её заставили… мыть чужие индивидуальные формы! Голыми руками, без перчаток!
Почему каждый не очистил хотя бы свои приспособления для пищепринятия и личную форму, ладно уж те, на которых лежали общие блюда, она так и не поняла. Ведь оно всё… в слюне! Чужой слюне!
Выполнить отвратительное требование Алисиной семьи оказалось сложно и унизительно, в особенности потому, что Майя своими глазами видела, в каких условиях загрязнялись формы. Понимала, что приспособления побывали в чужих интимных отверстиях. Кошмар какой-то!
Безумное извращение!
У родственников Алисы Майя провела ещё полтора дня. Больше просто не выдержала бы: помимо постоянной необходимости мыть кем-то испачканные индивидуальные формы, оказалось, что усиленное принудительное потребление пищи тут не застольная традиция для массовых оргий, а постоянная норма. В частности, Майю несколько раз отчитывали, как маленького Кирюшу, за то, что она не желает употреблять до конца всё, что было положено на индивидуальную форму «тарелку» для неё. Когда же Майя пыталась класть небольшие фрагменты блюд, ругали и за это.
— Кто доедать всё будет? — воинственно вопрошала мать Алисы. — Испортится ведь!
Майя сдерживалась от уточнения, с какой целью было приготовлено такое количество пищепотребительных наборов, которых заведомо в разы больше требуемого для оргии.
Насилие она не понимала и не принимала. Но тут приходилось его постоянно сносить.
А остальных, очевидно, всё устраивало.
Сладострастный отец Алисы очень любил несочетаемые продукты: использовал красное варево из жижи, в котором проходили термическую обработку куски мяса, свёкла, капуста, картофель, морковь и лук, с хлебобулочными изделиями. С ними же потреблял макароны и даже сложные (правда, магазинные) пельмени. Он мог положить в жижу с фрагментами обработанных продуктов («суп», Майя всё время забывала это слово потому, что оно было расплывчатым: например, красный суп «борщ» супом не был, а был борщом, а очень похожие визуально и даже по ингредиентам суп «щи» или суп «солянка» оставались супом), так вот в любую практически такую неутилизированную воду для термической обработки отец Алисы добавлял соус «майонез» или, реже, сметану.
На самом деле он добавлял «майонез» вообще почти всюду: мазал им хлеб, поливал макароны, плюхал на мясо и котлеты.
К варёным крупам для Алисиного отца, который не обрабатывал продукты самостоятельно, не умел, похоже, их разогревать и укладывать на индивидуальную форму «тарелку» (всё это для него делала жена), так вот к крупам для него всегда клали мясные блюда, и даже к этому сладострастник неизменно употреблял хлеб! А потом шлифовал внушительной порцией наркотиков к горячему напитку для уединённого расслабления.