Маздак
Шрифт:
Надо ли писать об этом?.. А что сейчас в дехе сотника Исфандиара? Бегущие из Эраншахра люди говорят, что насильно возвращают великие свои земли, занятые дехканами и пахарями–вастриошан. Погромы инородцев прошли в Ктесифоне и Гундишапуре. Немало мастеров — христиан и иудеев пришло с семьями в Мерв за это время. И дальше ушли они — в Туран…
Что может написать он о Маздаке?.. Все говорят, что укрылся в Атурпаткане великий маг вместе с верными сподвижниками. От царя Кавада уже ездили к нему люди. И все чаще слухи, что болеет он: слишком много мудрости было дано ему от бога, и не выдержала голова. О смерти Маздака тихо говорили в Хорасане…
Как притчи
Где–то там, в песках, Роушан… Авель бар–Хенанишо привез ее весной к нему в Мерв вместе с рукописями, и сразу принялась она чистить и убирать в его глиняном жилище при дасткарте воителя Атургундада. Другой совсем стала она за короткую зиму. Розовый свет появился на лице, темным сиянием наполнились глаза. Ничуть не стесняясь, раздевалась и укладывалась при нем Роушан, и Авраам увидел ее красивые ноги и маленькую крепкую грудь. Она засыпала сразу, а он продолжал писать при светильнике… Иногда он подходил, задумчиво смотрел на нее, гладил по голове…
Подолгу потом сидел Авраам и смотрел в белое мерцающее пламя. Каким чутьем понимала его спящая девочка? Не так много лет ему, но в разных сферах они. Любимое заплаканное лицо вставало во времени, отделяя его от того, совсем другого Авраама, который водил в кусты дочку садовника, метался на жесткой койке, ездил к Пуле…
Ровно горело пламя, тих был мир, падала и падала в ночь Фарангис…
Неуемная, закоренелая вражда была у Роушан к кайсаку Шерйездану. Узнав непонятно от кого, что в Мерве Авраам, стал наезжать к нему в гости Шерйездан со всеми друзьями. Пустыня, бешеный Окс и еще три пустыни лежали на пути, но конная скачка и была их жизнь. Словно с прогулки являлись они: свежие, крепкие, белозубые. С необычайным почтением смотрели кайсаки на разложенные по деревянному помосту у стены свитки, на столик с бронзовой чернильницей. Они обращались к нему, прибавляя туранское слово — приставку, означающую достоинство и старость. А почти все были одних лет с Авраамом…
Роушан кричала на них, что мусорят в доме и на дворе со своими бесхвостыми потными конями. Шерйездана не раз пинала она, проходя мимо. И тот боязливо втягивал голову и сгибал плечи, когда слышал ее голос…
А в один из дней степенно слезли с лошадей три белобородых кайсака в огромных узорных шубах.
— Это к вам, агай! — шепнул Шерйездан, отступая назад.
Старики сидели на ковре, пили кобылье молоко, подносимое молодыми кайсаками, и важно качали головами. Потом заговорил старейший из них. Он долго и подробно объяснял, какого рода Шерйездан, какие храбрые и достойные воители его предки до седьмого колена. Благословляемые мертвыми и живыми из этого рода, приехали они, чтобы увидеть невесту и познакомиться с ее родителями…
Как во сне позвал он Роушан. Она пришла и села, потупив глаза перед стариками. Когда объяснил ей все Авраам, она вдруг заплакала и, к великому его изумлению, согласно кивнула головой. Потом вышла на айван и походя так треснула ожидавшего там Шерйездана, что тот отлетел к дувалу…
Голова шла кругом у Авраама в ту осень. Пришлось ехать за Окс, на шумную свадьбу, получать немыслимые подарки от родственников. Было их половина Турана, и все это время носились они по степи вокруг, выхватывая друг у друга из седел живых козлов, зубами доставая с земли завернутое в шелк
Целый табун лошадей был теперь у него в собственности. Нельзя было отказываться от уплаты за Роушан, ибо это роняло ее достоинство. Родовитости и красоте соответствовала цена. Еле уговорил Авраам своих родственников оставить его скот и лошадей на выпас в их табунах. Каждому коню выжигали железом тавро, а у овец надрезали уши. Простейший знак птицы придумал себе Авраам. В бесконечной степи должен иметь свой символ каждый человек…
Не проходило недели с тех пор, чтобы какие–то люди не передавали ему гостинцы из Турана. Все что угодно это было: расшитый хурджун, гуннские кожаные чулки, живая овца. И еще привозили всякий раз круто прокопченную жирную конину с обязательным присловием, что «сама Роушан–апай делала…».
Мир изменился… Он не понял сначала, что произошло. И стоящие на стенах люди затаили дыхание. Весь горизонт потемнел вдруг по кругу и начал стремительно приближаться, ломаясь на барханах. Словно чья–то рука стирала с лица земли солнечные рисунки. Все выше в небо летела черная мгла. День потух…
Чудовищная петля пыли захлестнула Маргиану. Было видно, как несутся в ужасе от нее, разбиваясь о древние стены, бесчисленные волки, барсы, онагры. По валу царя Антиоха затянула она Мерв, ворвалась сразу во все ворота. Пыльные смерчи понеслись над зеленой крышей города, соединились и закрутились над притихшим базаром…
Воитель Атургундад первый преклонил колено, коснулся ладонью глаз, рта и земли перед царем царей и богом Кавадом. И тот повелел ему стать канарангом Хорасана, хоть и был он племянником Гушнаспдада, пожелавшего когда–то глаз царя. Азаты стояли в крепости четкой линией, и прямоугольный красный плат на пике колыхался от горячего ветра.
Как будто и не было похода через пески, носились по городу и вокруг него кайсаки. А к вечеру устроили все ту же туранскую игру: метались на воле конными скопищами, вырывая друг у друга вопящих козлов. Среди улицы нашел его Шерйездан, потащил к родственникам. Они ели у костра опаленное огнем мясо, отрезая прямо от туши…
Не успели доесть всего, какой–то молодой кайсак, исполосованный и счастливый, бросил к костру нового козла и спрыгнул с коня. Он подкатал рукава и принялся есть с клинка полусырое мясо, обсуждая со всеми действия какого–то туранского батыра, сумевшего в полдня перехватить восемь козлов и теленка. Аврааму передал потом кайсак дымный кусок на ноже, и чуть не поперхнулся тот. Светлолицый Кавад это был в кайсацкой одежде…
Померкли костры, и не успело солнце исчертить пустыню, опять разлился по земле стремительный конный поток. Не нужно было мясо в поход кайсакам. Облавой скакали они, гоня перед собой все живое. Волки, зайцы, онагры, легкие джейраны мчались от них день и ночь, попадая под разящие стрелы. С ходу втаскивали их в седла кайсаки…
Великий туранский владыка Хушнаваз ничем не выделял Светлолицего Кавада среди своих сыновей. Любимую дочь от сестры Кавада — заложницы — дал он ему в жены. А сейчас дал пятьдесят тысяч кайсаков с мечами из синего железа…
По центру, не сходя с древней царской дороги на Ктесифон, двигался полк хорасанских азатов. «Звезда Маздака» — прямоугольный красный плат на пике — трепетал над пыльным слепым облаком…
2
ПОКЛОНЯЮЩИЙСЯ МАЗДЕ КАВАД, БОГ,