Меч без рукояти
Шрифт:
– А уж если именем короля прикажут… – подхватил Хэсситай. – Да, ты прав. Я-то думал отдохнуть немного и прогуляться до столицы потихонечку – а выходит, нам придется поторапливаться.
Он с сожалением посмотрел на свой дорожный мешок.
– Хоть бы шарики покидать самую малость, – почти жалобно произнес он. – Потом-то времени точно не будет.
Байхин с трудом сдержал улыбку. Хэсситаю о собственной жизни в пору тревожиться, а он только о том и помышляет, что руки размять не успел. Одно слово – киэн с двадцатилетним опытом… А интересно, был ли за эти двадцать лет хоть один день, когда бы Хэсситай тренировкой пренебрег? Наверное, нет. Подумать страшно: двадцать лет изо дня в день… неужели когда-нибудь и для Байхина день, проведенный праздно, станет чем-то немыслимым? Одно дело – урывать каждую минутку для занятий в жажде поскорей постигнуть ремесло… и совсем другое дело – когда проснуться и не приняться за шарики
Хэсситай еще раз посмотрел на свой мешок, словно ожидая, что шарики и кольца вот-вот сами выпрыгнут к нему прямо в руки, но все принадлежности его ремесла по-прежнему лежали в мешке смирнехонько и вылезать не собирались.
– Ладно, – вздохнул киэн, подымая мешок, – пойдем.
– Шумно или тихо? – полюбопытствовал Байхин. Хэсситай на мгновение задумался.
– А вот теперь, пожалуй что, тихо, – решил он. – Если заприметят – значит так тому и быть, а если нет… лучше нам лишний раз на глаза никому не соваться. Иначе может дойти до кровопролития, а я, знаешь ли, убивать без нужды брезгую. А резня нам так и вовсе ни к чему.
Байхин сумрачно усмехнулся в душе: судя по голосу, свое отношение к бессмысленным убийствам Хэсситай выразил предельно точно. Не “боюсь”, не “осуждаю”, а вот именно что “брезгую”. В его голосе звучала ледяная гадливость. Байхина от самого его тона словно сквозняком по спине протянуло.
– Думаешь, до этого дело дойдет? – тихо спросил он.
– Уверен, – без колебаний ответил Хэсситай. – Ты ведь сам говорил: пустоглазые сделают все, что им только ни прикажи. Достаточно им приказать схватить нас любой ценой – думаешь, достаточно будет пару-тройку стражников трупами положить, чтоб остальные со страху поразбежались? Как бы не так. Нам придется убить их всех. И мне что-то не кажется, что я управлюсь с такой толпой. Даже и с твоей помощью.
Прятаться от погони на широкой, всякому взгляду открытой дороге оказалось не так уж и трудно: знай примечай издалека подходящие кусты да прячься в них при первом же признаке опасности. Байхин и Хэсситай то опережали погоню, то намеренно приотставали, пропуская ее вперед. Они подолгу высиживали в укрытии и отдыхали, ожидая, покуда ловцы в очередной раз минуют их: те еле плелись, скорбно утирая пот пропыленными рукавами. Жиэн – народ поворотливый, легкий на ногу, а вот о городской страже этого не скажешь. Хоть и кажется, что стражник весь день на ходу, а всего-то пути у него – от рыночной площади до управы, от Стрельчатой Башни до городской тюрьмы. И повсюду найдется шустрый трактирщик или содержатель притона, который и зазвать к себе почтенного господина стражника всегда готов, и угостить, а то и напоить в надежде, что тот в ответ посмотрит сквозь пальцы кое на какие делишки, так что на деле выходит, что шествуют стражники от трактира до трактира, если только и вовсе не засядут отдыхать от трудов дневных до самого вечера… словом, не утруждают себя доблестные стражи порядка излишней ходьбой. А чтобы весь вечер да всю ночь по проселочным дорогам в потемках блукать – неслыханное дело! Ноги у стражников были сбиты до хромоты. А разбуженные среди ночи крестьяне зевали во весь рот и пошатывались на ходу. Когда они брели мимо затаившихся киэн, Байхин готов был поклясться, что расслышал даже тихое всхрапывание. Нормальные люди давно бы воспротивились этой бессмысленно безостановочной ходьбе и остановились на отдых – но пустоглазых гнал вперед полученный приказ. Однако если голова пуста, тело за ее дурость не в ответе, оно все равно свое возьмет. Даже пустоглазые не могут шагать, не сбавляя ходу, почти сутки напролет. Желая отстать от погони, Хэсситай с Байхином все дольше отсиживались по кустам и все быстрей нагоняли своих преследователей.
– Если этот поганец не велит им остановиться, – прошептал Байхин, – они того и гляди свалятся.
– Ну, это не моя печаль, верно? – ухмыльнулся Хэсситай. – Хотя господин наблюдатель, и верно, дурак кромешный. Я бы на его месте дал людям роздыху.
Господин наблюдатель оказался повыносливей прочих – все ж таки из бывших киэн. Конечно, и он порядком устал – лицо осоловелое, взгляд томный, уголки рта опущены, словно завязки у кошелька. Однако ноги он переставлял так бойко, словно дорога обжигала ему пятки: неутоленная ненависть гнала его вперед. А покуда он сам не свалится посреди дороги, остальным нечего и мечтать об отдыхе. Насмерть загонит, мертвыми идти заставит, а от цели своей не отступится. Найти, настигнуть, схватить… хорошо бы еще в клочья разорвать… Впрочем, королевские палачи разделают пленников с большей фантазией… Ладно, так уж и быть – схватить и отдать на растерзание.
Мало-помалу придорожные кусты стали попадаться все реже, зато вдоль обочины то и дело замелькали домики – поначалу
То, что Байхину довелось увидеть в этом предместье, ошеломило его до полного остолбенения и в памяти запечатлелось накрепко. И неудивительно: редкое зрелище могло потягаться со столичным предместьем. Даже и долгие годы спустя Байхину виделись изредка жуткие сны: узкие улочки, перегороженные бельевыми веревками… скрипучие деревянные настилы, причудливо разрисованные окаменевшим от времени птичьим пометом… горластые, пахнущие сыростью коты… и ветхие домики, теснящиеся самым неправдоподобным образом, налезающие друг на друга… домики, которые должны бы лепиться к городской стене… но городской стены нет, и они прижимаются к пустоте, готовые рухнуть от малейшего сотрясения, от первого же дождя, даже от жарких солнечных лучей, тяжелых и тусклых, словно свинец… домики, домишки, хибары, халупы, незримой линией отсеченные от других, точно таких же, и так же судорожно облапивших пустоту по другую сторону невидимой черты. Нет городской стены, словно и не было никогда. А ворота есть. Крепкие ворота с прочными засовами. И стражники при воротах имеются – а как же иначе? И хоть бы кому пришло в голову миновать ворота, перешагнуть через пустоту – нет, все, кому нужно попасть в город или выбраться из него, дружно шествуют с умным видом через ворота… а перед тем долго плетутся вдоль несуществующей городской стены, как если бы она красовалась на прежнем месте… и никто, никто ни взглядом, ни жестом не смеет выказать, что хотел бы сократить дорогу! С пустоглазых что и взять – прикажи им видеть стену на прежнем месте, и они себе лоб об нее разобьют… но ведь и обычные, не затронутые болезнью люди попадались в толпе хоть изредка – однако и они пробирались вдоль пустого места к воротам и терпеливо ждали, покуда стражники соизволят впустить их или выпустить.
Только одним страшные сны, посещавшие Байхина, отличались от яви: во сне узкая черта пустоты рассекала землю надвое, уходя в невесть какие глубины, – а в действительности между столицей и ее предместьем в земле не зияла зловещая рана. Там, где еще недавно возвышалась опоясывающая город стена, тянулась вровень с землей полоса каменной кладки. Распотрошить фундамент потрудней, чем снести стену, – вот пока и не добрались неведомые Байхину разрушители до основания стены… пока не добрались. Кое-где ровный тесаный камень сменялся обломками, словно кто-то пытался вынуть камень из кладки – не целиком, так хоть расколов его на части.
– Здесь война была? – тихо спросил потрясенный Байхин.
– А что, разве похоже? – ощерился Хэсситай.
– Н-нет, не очень, – признал Байхин, – но… стену ведь кто-то разрушил… интересно, что король собирается теперь делать.
– Расковыривать фундамент, – ехидно и зло предположил Хэсситай. – Нет, я не шучу. Собственно, я чего-то в этом роде и ожидал. Я даже догадываюсь, зачем он это сделал.
– Он что, сумасшедший? – охнул Байхин.
– Да, – отрезал Хэсситай. – Я ведь говорил тебе. Корона и магия несовместимы. – Он помолчал немного и добавил: – Похоже, этот мерзавец рехнулся куда основательней, чем я предполагал. И намного раньше.
Он передернул плечами и решительно двинулся к воротам.
– Эй, ты куда? – поймал его за локоть Байхин.
– В город, куда же еще? – ответил Хэсситай. – Конечно, в воротах нас могут остановить, а тем временем и погоня подоспеет… но все-таки не стоит нам сигать через стену. Хоть и нет ее больше. Здесь это явно не принято. На нас могут обратить внимание.
– Кто? – Байхин улыбнулся странной нехорошей улыбкой, отдаленно похожей на широкий зевок, каким дикий кот выражает высокомерное презрение к недостойному противнику. – Сдается, ты до сих пор не понял, с кем мы имеем дело. Ты, может, и видел раньше тех, кто переболел смертной тоской, – но я-то болел ею сам. Пустоглазый – это ведь не совсем человек. Это ходячая вещь. Раз ему сказано, что стена на месте, – значит на месте. Раз велено не верить глазам своим – значит и не поверит. Да никто попросту не сможет нас увидеть. Люди не ходят через стену насквозь – значит и нет там никаких людей.
– Ты уверен? – приподнял бровь Хэсситай.
– Еще как, – хмуро ответил Байхин. – Я ведь очень хорошо помню это состояние. Так и тянет покориться, послушаться… сделать что велено – только то, что велено, и ничего больше… так невыносимо проявлять свою волю… да нет, не проявлять даже – иметь свою волю. – Он помолчал немного, и его лицо вновь исказилось страшной зевающей улыбкой. – Ты правильно сделал, что согласился принять мою помощь. Иначе я бы взялся за дело самостоятельно. Я ведь на своей шкуре испытал, каково переболеть смертной тоской. Маг, напустивший эту мерзость на целую страну, не может ожидать от меня ничего хорошего. И не получит.