Меч для дракона

Раули Кристофер

Твой план должен сработать сейчас, или ты можешь о нем забыть.

— Господин… Мне не хотелось бы поднимать вопросы вне моей компетенции, но неужели нельзя отложить штурм на день-другой? Аргонатцы слабеют. Я уверен, что вскоре они окончательно поймут неизбежность поражения и оставят город.

— Мы не можем ждать. Чтобы пополнить ряды мирмидонов, нам нужно население Урдха. И немедленно.

Волосы дыбом встали на голове Трембоуда. Даже ему становилось нехорошо при мысли о жертвоприношениях в Дзу.

— Если

аргонатцы примут наши условия, — вставил Одирэк, — мы разделаемся с ними в чистом поле. Никто не должен вернуться домой. Этого требует наш бог, Сипхис.

Подобное расточительство Трембоуду вовсе не нравилось.

— Надеюсь, вы не имеете в виду офицеров? Разве мы не вознаградим изменников? Пусть себе плывут домой. Там они еще славно на нас поработают.

Мезомастер издал странный звук, словно у него под костными пластинками гудел целый пчелиный рой.

— Этот маг ловок и хитер. Но он иногда забывает о нашей главной цели.

Самое важное — вселить ужас в сердца врагов. Ради этого мы и сражаемся. Быстро разгромить можно только насмерть перепуганного врага. А тянуть мы не имеем права — иначе рискуем не уложиться в срок, установленный верховным командованием. Опоздания допустить никак нельзя.

Ах, эти сроки! Трембоуд мысленно пожал плечами и махнул рукой на предателей, с таким трудом отысканных им в лагере северян.

— Действительно, — кивнул он, — если никто не уцелеет, ужас перед нашей силой будет сильнее. Мезомастер снова загудел:

— Точно. Два легиона исчезнут без следа. Аргонат никогда не узнает, как это произошло. Они потеряют связь с Урдхом, а мы тем временем создадим самую большую армию, какая только была за всю историю этого мира. Тогда, уничтожив Аргонат, мы пойдем дальше. Мы, наконец, раздавим сами Острова и навсегда покончим с гнусными происками мерзких ведьм.

Трембоуд выжидательно и почтительно молчал. Одирэк тоже. Высказывать свое мнение было куда как неосмотрительно. Решение принято на самом высоком уровне.

Мезомастер повернулся к генералу Клинду:

— Клинд, мы начинаем штурм в полдень. Маг, — продолжал он, переводя взор на Трембоуда, — возвращайся в город и передай своим предателям, что у них осталось всего несколько часов. После начала штурма нам будет не о чем с ними говорить. Они умрут вместе со всеми остальными.

— Слушаюсь, господин, — низко поклонился Трембоуд и отдал салют, прижав сжатую в кулак руку к груди.

Надо сказать, что в эту ночь Трембоуд Новый был не единственным человеком, горько разочарованным своей судьбой.

В императорском дворце, уткнув лицо в подушку, рыдал Император Бэнви Шогимиссар. Это была роскошная подушка, с шелковой наволочкой времен еще династии Куф, и Бэнви плакал в нее уже далеко не в первый раз. Она, между прочим, идеально подходила для плача, так как прекрасно впитывала влагу.

А плакал

Император потому, что никогда в жизни не чувствовал себя таким несчастным и одиноким. Как же это случилось?

Целые дни он просиживал на жестком и неудобном троне, занимаясь проблемами своей обширной Империи. Где-то далеко-далеко, в глубине Богры, собиралась новая императорская армия. Сейчас она насчитывала уже более пятидесяти тысяч человек.

Вскоре она соединится с войсками южных стикиров, с отрядами графов Кенфалона и стикиров Релизвара. Это стотысячное войско наверняка сможет снять осаду со столицы и отогнать сипхистские орды. Но чтобы из мечты это стало реальностью, приходилось решать тысячи вопросов. И так изо дня в день. Бэнви терпеть не мог принимать решения. Но делать было нечего, и он их принимал.

Хуже всего было то, что проклятая ведьма следила за ним, как удав за кроликом. Бэнви уже и забыл, что это такое — обычные плотские радости. Уже много недель он пил не больше кружки эля в день. Если он не заседал со стикирами, монстикирами и их представителями, то находился на совещании с ведьмой и аргонатскими генералами. На развлечения не оставалось ни единого часа.

Бэнви очень не хватало принцессы Зиттилы. Но она пропала в день гибели культа Гинго-Ла. Некому теперь было советовать Императору, как бороться с кознями матери и ее фаворитов. Вместо этого Бэнви день-деньской занимался государственными делами. Зиттила наверняка не узнала бы своего кузена. Впрочем, справедливости ради, следовало признать, что после того, как ведьма что-то сделала во мраке безлунной ночи, интриги матери как-то вдруг прекратились.

Насколько Бэнви уда-лось узнать, она, внезапно бросив все, укатила в Пэтву, в уединенные семейные владения.

Теперь вместо своей матери Бэнви панически боялся старуху-ведьму с пронзительным взглядом и бесконечными требованиями. Боялся ее подробных рассказов об ужасах, творящихся в Дзу. И о том, какая судьба постигнет и его самого, и всех его подданных, если сипхисты возьмут Урдх.

Зашуршали занавеси, и кто-то вошел в будуар Императора.

— Убирайтесь, я хочу побыть один.

Неужели ведьме мало? Он уже достаточно сегодня поработал. У него уже спина болела от непрерывного сидения на троне.

Но это оказалась не ведьма. Перед ним, словно растекшийся пудинг в черном шелке, стояла его тетя Харума.

Харума!

— Как ты посмела сюда прийти… — начал он. Это она во всем виновата. Это Харума говорила, что аргонатцам можно доверять. Это она предложила дать врагу бой. Это она впустила во дворец весь этот ужас.

— Убирайся. Это ты во всем виновата. Харума подошла поближе, встала на колени, уткнувшись лбом в пол. Все так, как она и боялась. За последние несколько дней Фидафир совсем расклеился. Он снова плакал.