Меч и лебедь

Джеллис Роберта

Все утро Кэтрин создавала маленький шедевр — образец беспросветной тупости, в котором, помимо всего остального, была фраза, смысл которой заключался в том, что муж должен отдавать приказы в вежливой форме, а не холодными словами, будто обращается не к высокородной леди, а к простой служанке. Такое замечание может довести до бешенства не только Рэннальфа, а и любого мужчину, которому попадется на глаза это письмо. Если и будут какие-нибудь последствия, то суть их сведется к тому, что над ней начнут смеяться, а Рэннальфу станут искренне сочувствовать. Любой человек, чья жена

способна на такие ненормальные заявления, заслуживает жалости, а не наказания.

Следующим шагом Кэтрин был отказ давать ответ королевскому гонцу. Когда он за ним обратился, она сказала, что глубоко оскорблена и не намерена торопиться. В конце концов, когда гонец стал угрожать, что не вернется без ответа, Кэтрин с недовольной гримасой вручила ему письмо и раздраженно велела отдать лично в руки мужа.

— Можете передать моему мужу на словах, — добавила она, капризно надув губки, — я не служанка, чтобы мне приказывали без соответствующих моему положению почестей!

Глава 18

Граф Соук получил ответ на свое письмо. Как Кэтрин и ожидала, гонец, минуя ее мужа, отправился сразу же к принцу. Юстас в сопровождении своей свиты пошел к Рэннальфу, чтобы увидеть его реакцию. Он подозревал, что Рэннальфу как-то удалось связаться с женой и подготовить ее ответ заранее.

— Посланник вернулся из Слиффорда, — заявил Юстас.

Рэннальф бросил свой меч на землю и потер заспанные глаза, размышляя, где Джеффри.

— И что, это повод орать у моего входа? Ну, ладно, что пишет моя жена? Когда прибудут люди?

Юстас подтолкнул локтем курьера и взглянул на своих новых фаворитов, сопровождавших его. Если только Рэннальф не спланировал все заранее, они позабавятся. Королевский курьер нерешительно шагнул вперед. Он весело смеялся, когда рассказывал всю историю Юстасу, то теперь ему было не до смеха. Сердитый взгляд Рэннальфа не предвещал ничего хорошего. У него была репутация человека, который сначала бьет, а потом спрашивает. Кроме того, с такой мускулатурой, скрывающейся за этой дурацкой рубахой, можно в два счета прибить любого человека. Голос гонца задрожал.

— Прошу прощения, милорд. Я не виноват.

— Зачем просить прощения за то, что ты выполняешь свои обязанности? — спросил Рэннальф и разломал печать, хотя, без сомнения, видел, что кто-то вскрывал письмо. — Леди ничего не передавала на словах?

Посыльный нервно провел языком по губам. Его бросало то в жар, то в холод.

— Она сказала, поверьте, это не моя вина, что она не служанка, чтобы ей приказывать.

— Что?!

Рэннальф ожидал чего угодно, но такое заявление Кэтрин было чем-то из ряда вон выходящим. Юстас был вполне доволен: Рэннальф наверняка испытывает не только радость в незаслуженно полученном графстве Соук. Между тем Рэннальф читал, широко раскрыв глаза от изумления, и Юстас позабавился еще больше. Дойдя до середины, Рэннальф потряс головой, как бы не веря своим глазам. Одно из двух — либо Кэтрин сошла с ума, либо это не она писала письмо.

— Графиня Соук, — пробормотал он, — не дает своих людей. — Он сглотнул. — Что я должен

делать? Я мог бы привести их, если бы сам занялся сборами.

— К этому времени они никому не будут нужны. Мы и так уже слишком задержались, ожидая рекрутов от неблагодарных баронов моего отца. Сейчас ему придется довольствоваться тем, что он имеет. Если его усилия не увенчаются успехом, это будет и твоя вина.

Рэннальф не ответил, он даже не слышал. В его ушах звучал голос Кэтрин со всевозможными интонациями, которые он когда-либо слышал. Но мог ли он представить дрожащий от ярости визгливый голос? Он не мог припомнить такого.

Рэннальф допускал, что она открыто откажется призывать своих людей из-за симпатии к мятежникам, но способ, каким она отказала, был неестественно фальшивым. Постепенно до него дошел истинный смысл послания. Он не знал, что ему делать — смеяться или орать от злости. Стало быть, Кэтрин решила спрятать его под женской юбкой! Ну что ж, возможно, она права. Гнев и веселье разом покинули его. Король, один из его испуганных детей, отвергает его, а Кэтрин, второй ребенок, уже выросла и больше в нем не нуждается.

Джеффри нашел его на том же месте, когда все ушли. Он не мог добиться ответа, прибывает отряд вассалов или нет. Глаза Рэннальфа постоянно застилал туман, приказы он отдавал отчужденным голосом.

В течение следующей недели стекалось все больше и больше людей, выполняющих приказ Рэннальфа о призыве своих вассалов. Тот просто принимал их, а затем отдавал в руки Джеффри.

Джеффри и Эндрю сплотились в дружную команду, которая превосходно справлялась с военными делами. Они добрались до Малмсбери и увидели на противоположном берегу Эйвона огни.

— Где мы будем разбивать лагерь, милорд? — — спросил Эндрю с беспокойством в голосе.

Лицо Рэннальфа не выражало ничего, кроме полного непонимания. Вдруг эта застывшая маска превратилась в гримасу неприкрытой ненависти.

— Чем я оскорбил вас, милорд? — выдохнул Эндрю.

Наступило напряженное, без единого вздоха молчание, и Рэннальф отвернулся от Эндрю, который следил за ним полным тревоги взглядом. Затем Рэннальф усмехнулся.

— Ты ничем не обидел меня. Жизнь меня обидела. Что ты сказал перед этим?

— Где будем разбивать лагерь, милорд? Смотрите, — Эндрю указал на костры на другом берегу.

Не ответив на вопрос и не проследив за вытянутой рукой Эндрю, Рэннальф неожиданно поднял голову.

— Лагерь? — переспросил он отрешенно, но в этот раз так, как будто его голова была занята более важными мыслями. — Никаких лагерей. Дайте людям поесть и напоите лошадей. Ничего не предпринимайте, пока я не вернусь.

В скопище солдат-пехотинцев и рыцарей лагерь Нортхемптона найти было почти невозможно. Люди слишком устали, слишком были озабочены поисками хоть какого-то укрытия, чтобы отвечать на вопросы. Но у Рэннальфа были собственные методы. Оставив позади несколько проклинающих его людей, которые потирали синяки на своем теле, он наконец нашел человека, который привел его на место. Саймон Нортхемптон, съежившись, сидел у костра. Он поднял к Рэннальфу лицо, искаженное мукой.