Меч и перо
Шрифт:
Ильяс усмехнулся.
– Если бы лица, приравнивающие себя к Аллаху, действительно подлежали каре, то на земле следовало бы наказать очень многих. Наказания не избежали бы даже самые ничтожные слуги достопочтенной Гатибы-ханум, ибо каждый из них мнит себя в Гяндже Аллахом.
Смелые слова Ильяса поразили всех. Служанки, чернокожие рабыни, телохранители и рабы дивились бесстрашию молодого человека.
Умный ответ Ильяса едва не поверг Гатибу в трепет. Она поняла, что разговаривает с необыкновенным человеком.
– Ступайте, - приказала она свите, -
Когда все удалились, Гатиба обернулась к Ильясу и повелительно сказала:
– Садись.
– У меня есть свое место, где я сижу, - ответил Ильяс, продолжая стоять.
– Далеко ли отсюда?
– Не очень.
– В таком случае, пойдем и присядем там.
Гатиба пошла следом за Ильясом. Они приблизились к поваленной иве. Места было достаточно для обоих. Они сели рядом, очень близко друг к другу, - к тому их вынуждала длина ствола.
– Неужели в этой большой роще ты не нашел более живописного места?
– спросила Гатиба.
– Когда я сижу здесь, моим глазам открываются многие удивительные прелести природы. Взгляните на реку! Сколько в ней жизни, целеустремленности. Вы не находите, что эти мятежные волночки можно сравнить с человеческими душами, окрыленными страстной мечтой? Волночки мчатся, желая обогнать друг друга. Не это ли поучительный пример для каждого молодого человека, желающего достичь своей цели?
Гатиба откинула с лица покрывало.
– Сегодня большое счастье показало мне свой лик, поэтому и я впервые в жизни открываю лицо передружим мужчиной. Не буду стесняться.
– Есть ли смысл стесняться столь простых вещей? Однако нельзя забывать и того, что из-за этой простой вещи безвинно пострадала старая поэтесса. Ваш отец не переносит, когда женщины ходят с открытым лицом. Или вам неизвестно, какое несчастье постигло Мехсети-ханум?
– Как можешь ты сравнивать меня с Мехсети-ханум? Я показываю свое лицо только тебе, а она - всему городу. Больше того, она добивалась, чтобы все девушки и женщины Арана ходили без чадры, с открытыми лицами, хотела узаконить это. Твоя Мехсети сделала несчастным Амир-Ахмеда, сына хатиба Гянджи. А ведь Амир-Ахмед слыл человеком праведным и все свое время посвящал молитвам. Ей удалось заманить влюбленного беднягу в свое логово в квартале Харабат. Она советовала девушкам Гянджи ходить без чадры, и это послужило причиной кровопролития.
Ильяс, желая пресечь несправедливые нападки на Мехсети-ханум, протянул руку к кусту розы, пригнул одну из веток и спросил:
– Скажите, что вы видите на этой ветке?
Лицо Гатибы изобразило удивление.
– Бутон.
Ильяс взял рукой другую ветку.
– А на этой?
Гатиба продолжала недоумевать.
– Здесь - цветок.
– Скажите мне теперь, что из них красивее? Что лучше - когда роза остается бутоном, или когда она, сбросив чадру зеленых листочков, превращается в цветок?
– Распустившаяся роза гораздо красивее.
– Вы правы, распустившаяся роза красивее бутона. А раз так, почему вы требуете, чтобы
– Выходит, ты тоже на стороне тех, кто хочет, чтобы женщины ходили с открытым лицом?
– Вы с первой же встречи не стали скрывать от меня свое лицо, и это помогло мне побороть робость.
– Я осуществляю сбои идеи только в применении к самой себе. Попытайся я распространять их на общество, пожелай превратить их в закон - меня также осудят, как и Мехсети-ханум. Это бесспорно.
– Вы от Мехсети-ханум переняли манеру открывать лицо?
– Нет, не от нее.
– Но вы все-таки отбросили чадру.
– Есть ли смысл прятать лицо от человека, которому ты хочешь открыть свое сердце? Да, я отбросила чадру, но ты должен знать, что я все равно считаю это недозволенным. А Мехсети считала дозволенным.
Ильяс оставил без ответа слова Гатибы, так как избегал говорить с ней слишком откровенно. Гатиба была способна передать отцу мысли, которые он мог высказать в разговоре совершенно случайно.
Молчание затянулось. Гатиба почувствовала, что Ильяс уклоняется от откровенной беседы.
– Не стесняйся, не бойся говорить искренне!
– сказала она с жаром.
– Ты поэт, у тебя чуткое сердце. Ты обязан многое понимать без слов. Видишь, я откинула чадру. Это значит, что и в нашем разговоре со многих вещей должна быть сброшена чадра. Я разрешаю. Скажи, почему ты побоялся написать ответ на мое письмо? Как нехорошо!
– Ваше письмо - опасная вещь.
– Оно говорит об уважении, которое я питаю к тебе, -- больше ни о чем. Да и как можно называть опасным письмо, написанное внучкой халифа?!
– Потому-то я и назвал его опасным, что оно написано дочерью эмира и внучкой халифа.
– Я бедный поэт. Вам самой хорошо известно, что в краю, управляемом вашим отцом, нет людей более бесправных и презираемых, чем поэты. Имеется немало вещей, на которые мне хотелось бы открыть вам глаза, но ведь их нельзя взвешивать весами вашего разума. Это может привести к нежелательным последствиям. Многое из того, о чем я хотел бы вам сказать, вы хорошо знаете и без меня. Нет такой вещи на свете, которая не подчинялась бы законам природы. Если бы надо было, чтобы женщины ходили с закрытыми лицами, природа не забыла бы этого и не прошла бы мимо. Теперь подумайте сами, что лучше - ходить в чадре или любоваться этой прекрасной рощей и рекой, не закрывая лица, не пряча глаз? Ответьте на мой вопрос правдиво, со всей искренностью.
– Бесспорно, приятнее ходить с открытым лицом, чем в чадре - не задумываясь сказала Гатиба.
– Но если женщина не будет прятаться под чадрой, если каждый без исключения получит возможность видеть ее лицо, это уменьшит ей цену. Скрываемая вещь более притягивает и пробуждает любопытство, чем открыта! Разве я ошибаюсь?
– Если говорить о неодушевленных предметах, то уважаемая ханум права. Но ведь мы говорим не о вещах, а о людях. И тут надо отметить следующее: когда живой человек ходит с