Меч и перо
Шрифт:
Медлить нельзя! Перестань упрямиться. Не допусти, чтобы враги захватили империю, которая стоила азербайджанскому народу многих жертв.
Тебе не устоять перед натиском армии иноземцев. Доверься нам, открой границу, пропусти азербайджанское войско, которое прогонит врагов!
Пойми, мы будем защищать не только свои кровные интересы, но и твои тоже!"
Прочитав это письмо, Тогрул призвал к себе своего визиря поэта Камаледдина и начал советоваться с ним.
Камаледдин, познакомившись с письмом Фахреддина, рассмеялся.
– Ну и хитры эти азербайджанцы!
–
– Хотя захватить огромное государство с помощью крошечного клочка бумаги! Тогрул так ответил Фахреддину:
"Для меня друзья, идущие с севера, во много раз опаснее врагов, которые движутся с востока и юга!"
Войско Гютлюг-Инанча захватывало город за городом и наконец оказалось под стенами Хамадана.
Тогрул, верный самому себе, предавался кутежам в покоях своего дворца.
В один из дней, когда пьяный султан, развалившись на мягких подушках, с бокалом в руке, наслаждался движениями своей любимой танцовщицы Зулейхи, исполнявшей танец живота, в зал вбежал его сардар и, даже не поклонившись, взволнованно закричал:
– Враг ворвался в город через Рейские ворота! Сражение идет на площади Атабека Мухаммеда!
Музыка смолкла. Зулейха застыла в неестественной лозе. Глаза рабынь, развалившихся на бархатных тюфячках у ног султана, в страхе округлились. Все смотрели на Тогрула, ожидая, что он скажет.
Швырнув на пол бокал с вином, султан воскликнул
– Коня! Где мои доспехи?!
Зал мигом опустел.
Через полчаса пьяный султан, сопровождаемый конным отрядом телохранителей, появился на площади Атабека Мухаммеда, где шло сражение.
Гютлюг-Инанч направил своего коня ему наперерез.
Тогрул, увидев его, отстегнул от седла тяжелую булаву и пришпорил жеребца, Он взмахнул булавой, намереваясь опустить ее на голову недруга, но Гютлюг-Инанч резко свернул лошадь в сторону, и султан дубовым древком булавы раскроил череп своего коня.
Бедное животное грохнулось на землю, подмяв под себя седока.
Ни один всадник из отряда телохранителей не поспешил на помощь своему хекмдару.
Гютлюг-Инанч проворно соскочил с коня и, выхватив из ножен меч, подбежал к лежащему на земле Тогрулу.
Султан, видя, что дело плохо, вмиг протрезвел.
– О сын Джахан-Пехлевана, пощади!
– взмолился он.
– Ведь я как-никак падишах! Будь милосерден, пожалей меня!
– Не вовремя ты вспомнил о своем титуле, падишах!
– зло усмехнулся Гютлюг-Инанч, занося над ним меч.
– Смерть пришла к тебе! Ты заслужил ее. Получай!
– И он опустил меч на голову султана.
В тот же день тело Тогрула было погружено на верблюда и отправлено в Хорезм.
Султан Алаэддин Текиш, увидев труп своего недруга, несказанно обрадовался, велел отрубить мертвецу голову и отправил ее в Багдад халифу Насирульидиниллаху.
Обезглавленное тело султана Тогрула было подвешено за ноги на виселице на базарной площади.
Знаменитый поэт Фазили написал рубай на смерть султана Тогрула:
Властитель мой! Сегодня - день печали, сегодня птицы радости мертвы.
Цвет бирюзы, извечный
Вчера аршина только не хватало, чтобы головою неба ты коснулся,
Но тысячи ферсахов отделяют сегодня царский труп от головы!
Визирь Тогрула поэт Камаледдин был взят в плен. Когда его привезли к визирю султана Текиша Низам-аль-Мюльку Масуду, тот с укоризной сказал:
– Теперь ты видишь, каков он, этот Тогрул, пехлеван, величие которого ты так восхвалял, о силе которого ты написал столько толстых книг?! Мой султан разгромил его войско в течение часа. Кому ты служил, слепой?!
ЛУК И СТРЕЛА
На границах Азербайджанского государства воцарились мир и спокойствие.
Гютлюг-Инанч, разгромив Тогрула, четырежды пытался вторгнуться в Азербайджан с войском хорезмшаха Текиша, но всякий раз терпел неудачу. Наконец, армия Фахреддина разбила его наголову под Казвином и Зенджаном. Гютлюг-Инанч с остатками войска бежал в Хорезм,
С востока на государства Средней и Передней Азии надвигалась угроза несметные полчища Чингисхана, поэтому хекмдары Ближнего и Среднего Востока думали теперь не о расширении границ своих государств, а об укреплении их. Войны и междоусобицы временно прекратились.
Падишах Абубекр считал себя счастливейшим из хекмдаров. Азербайджанское государство набиралось сил после многолетних разорительных войн. Два последних года выдались особенно урожайные. Райят не бунтовал.
Пришло жаркое лето, и Абубекр увез из Тебриза на эйлаг Уджан свою любимую мелеке Талиу, которая в скором времени должна была стать матерью.
Однажды под вечер они сидели на веранде дворца, построенного еще атабеком Эльдегезом, наслаждаясь зрелищем заходящего солнца.
Внизу, подступая к ступенькам веранды, журчал ручей, берущий начало на горе Сахэнд.
– Как трудно передать словами всю прелесть природы, - сказала Талиа. Но есть ли еще красота на земле, способная соперничать с ее волшебной красотой?!
Абубекр, глядя на жену влюбленными глазами, ласково улыбнулся.
– Есть много вещей, моя милая Талиа, которые делают природу еще прекраснее. Разве мог бы я ощущать с такой силой всю эту красоту, если бы рядом со мной не было тебя, мой прекрасный друг?! Самые счастливые минуты в моей жизни - те, когда я смотрю в твои прекрасные глаза. А на этих днях я стану еще счастливее, и этим счастьем я буду обязан опять-таки тебе, ибо ты сделаешь меня отцом крошечного, похожего на тебя, существа.
Талиа, смущенно и в то же время радостно улыбаясь, приблизила свои губы к губам мужа, но вдруг вскрикнула и откинулась навзничь. Абубекр едва успел подхватить ее на руки.
Стрела, вонзившись в горло Талии, вышла сзади у самого затылка.
Несчастная женщина открыла глаза; губы, покрытые розовой пеной, шевельнулись, словно она хотела что-то сказать; по щекам ее поползли две крошечные слезинки; затем веки ее сомкнулись навсегда.
– Аллах милосердный, за что ты наказал меня?!
– закричал в отчаянии Абубекр.
– Ты сделал меня самым несчастным человеком на свете!