Меч князя Буй-тура
Шрифт:
Пока помощник оперативного дежурного, сержант милиции Скороходов, выполнявший роль конвоира, доставлял из КАЗ визави, начальник КМ выставил из шкафа на стол вазу с конфетами. Рядом — графин с водой. Конфеты — чтобы угостить собеседницу. Воду — на всякий случай…А также вполне демонстративно положил перед собой один из номеров «Курского курьера», в котором как раз имелась статья Луковицкой о нерадивых ментах и ментах-оборотнях. В одном случае, по мнению автора, не уделявших достаточного внимания подросткам, сползающим в болото наркомании, а в другом — наоборот, их незаконно преследующих, прессингующих.
Окинув взглядом стол и, по-видимому, придя к выводу, что
— Присаживайтесь, — жестом руки пригласил он Луковицкую на стул за стол перед собой, когда Скороходов, постучавшись, ввел ее в кабинет. — А вы, сержант, можете отправляться на своей пост. Когда понадобитесь, я позову.
Сержант молча повернулся и зашагал к двери, но Луковицкая что-то мешкала.
— Присаживайтесь, — пришлось повторить начальнику КМ. — Я не говорю «садитесь», ибо сесть, как говорят наши частые клиенты, мы всегда успеем, я говорю «присаживайтесь».
И пока Луковицкая, поправляя обеими руками — привычным женским жестом — юбку, усаживалась на стул, он вполне профессионально успел ее рассмотреть, как говорится, от макушки до пяток.
«Ничего бабец, — сделал вывод. — Особенно бюст. Правда, прежнего тщеславия и гонора, судя по тревожному блеску глаз и бледности лица, заметно поубавилось».
— Угощайтесь, — пододвинул поближе к ней вазу с конфетами. — Чем богаты… — Улыбнулся доверительно и, как бы извиняясь, за бедность угощения.
— Спасибо, но не буду портить аппетит перед ужином, — нашла в себе силы тихо пошутить Луковицкая, вспомнив реплику бабы Яги из мультика о Добрыне Никитиче и Змее Горыниче. И тут же уже более серьезно, с ноткой просителя, добавила: — А нельзя ли закурить? А то с момента задержания и доставления сюда не курила — все отобрано при досмотре. Голова без курева пухнет.
— Курить — здоровью вредить, — так же шутливо заметил Реутов, пододвигая к ней ближе пачку «Парламента».
— О чем же вы хотели со мной поговорить, господин начальник, — выпустив клубы дыма после долгой нервной затяжки, спросила Луковицкая, решив начать первой разговор. — Я все, что знала по делу, уже вашим операм сообщила. Добавить к сказанному мне уже нечего. Разве что покаяться в том, что не убедила сестру Татьяну самой явиться с повинной в милицию… Так каюсь. Искренне каюсь.
«Актриса, — отметил с брезгливостью начальник КМ. — В дерьме по самые уши, но пытается играть роль раскаявшейся грешницы. Словно нам не известны ее телефонные переговоры с сестрой, говорящие как раз об обратном. Словно это не ты, Санечка, — вспомнил он принятое в редакционных кругах «Курского вестника» имя подозреваемой, — убеждала Татьяну лучше замести следы, избавившись побыстрее от вещдоков. А тут, милая, прямое содействие в укрывательстве особо тяжкого преступления, в хищении предметов особой историко-культурной ценности. Статья 164 УК РФ… от шести до десяти лет лишения свободы. И это только по первой части статьи. А по второй — так от десяти до пятнадцати лет… Актриса погорелого театра. Ишь ты, невинной овечкой прикидывается… Прав, прав ее коллега по перу Тимур Любимов, такая по трупам пройдет — и не заметит. Интересно, что дальше выдаст «на гора», какой ход предпримет?.. Впрочем, и не таких обламывали».
Вслух же произнес:
— Я не «господин», Александра Васильевна, не дорос до господ. И в родословной подкачал — из семьи рабочих, и с зарплатой того… слабовато. Так что на «господина» явно не тяну. Для вас же в данной ситуации, принимая во внимание официальность отношений,
А Санечка уже предпринимала ход: делала вид, что ей очень жарко и душно в кабинете, а потому ее по-детски пухленькая ручка уже расстегивала перламутровые пуговицы на белоснежной блузке, обнажая «богатство» тела.
— Что-то жарковато у вас в кабинете, гражданин майор. Кстати, у гражданина майора имя имеется?
— И имя, и отчество, и фамилия: Семен Валентинович Реутов, — будто не замечая проводимых ее манипуляций с пуговицами блузки, ответил начальник криминальной милиции, привстав из кресла и шутейно стукнув каблуками.
— Се-е-ня, — протянула с грудным продыхом Санечка. — Какое красивое, я бы сказала, даже сексуальное имя. Кстати, господин… извините, гражданин Реутов, — играя помасляневшими от интимного желания глазками, явно приглашавшими собеседника обратить внимание на ее обнажившийся, правда, в бюстгальтере, бюст, продолжила тем же проникновенным медоточивым голосом она, — я давно слышала о вас столько хорошего, что воспылала желанием познакомиться с вами. Да все как-то не было случая.
И заскользила зеленооким русалочьим взглядом по майору прицельно-оценивающе.
«Ну и актриса, — улыбнулся Реутов. Произнес же, подыгрывая, иное:
— Вот случай и выпал.
— Да-да, — подхватила Санечка, выпячивая наружу всю свою куклястость, так безотказно и притягательно действующую на мужчин. — Правда, не совсем тот, который мне виделся в моих эротических снах, — шла во банк она, решив для себя, по-видимому, что ей терять уже нечего, что, возможно, соблазнив майора, сумеет, как и планировала ранее, замять дело. Или, по крайней мере, вытащить из него хотя бы себя любимую.
— И не совсем тот, что в ваших статьях, — остудил пыл Санечки Реутов с изрядной долей сарказма, подавая ей газету со статьей о ментах.
— А-а, это… — слегка смутилась Санечка, даже одну пуговицу, нижнюю, на блузке машинально застегнула. — Чего не скажешь да не напишешь для красного словца.
— Вот оно как! — наигранно удивился Реутов. — А я, по простоте душевной, думал, что принципиальность журналистов, она и в Африке принципиальность… всегда и везде. Так же как честь и совесть… Либо есть, либо нет. Читая статью, я подумал: неизвестный мне автор настолько принципиален, что он за свои убеждения, как Жанна д’Арк, дева Орлеанская, готов на костер взойти. Оказывается, нет… Как-то одно с другим не вяжется… Принцип-то для красного словца… Не правда ли?..
— Пусть буду беспринципной, — продолжая игру и игнорируя, словно не замечая, сарказм начальника криминальной милиции, пропела Санечка, встав со стула и колыхнув упругим бюстом. — А еще, как в песне, распущенной и страстной, майор. И знай, когда речь идет о собственной свободе, все принципы по барабану. Я, майор, готова прямо здесь, в твоем, плохо убранном кабинете, на не совсем чистом столе, отдаться тебе, чтобы как-то замять свое участие в этом глупом уголовном деле, возникшем, если разобраться, на пустом месте, но, как уже понимаю, способном переломать столько человеческих судеб. И мне плевать, что ты думаешь обо мне и моей принципиальности или беспринципности. Еще за сутки до попадания сюда я пришла к выводу, что надо найти к тебе подходы, в том числе и через секс, чтобы облегчить участь дуры Таньки. Но сейчас уже не до Таньки. Тут, как понимаю, о себе пора позаботиться. Так что, майор, пользуйся моментом и моим телом, поверь, не самым худшим из многих женских тел. Ублажу так, что век потом помнить будешь. Только помоги…