Меч на ладонях
Шрифт:
Всего этого Улугбек Карлович и Тимофей Михайлович не знали. Один был занят муштрой, второй все время посвящал проверке своей гипотезы об исчезновении казначея, продолжая, несмотря на войну, опрашивать жителей замка. В свободное от дедукции и допросов время он пополнял запасы пороха, благо в кладовой старого Бернавозо среди сушеных жаб была обнаружена глыба природной серы, попавшая туда неизвестно когда и незнамо откуда.
Нынешней ночью Улугбеку приснился необычный сон. И главное его отличие было в том, что раньше он всегда был человеком в своих снах… А сейчас ему снилось, что он не совсем человек.
…Их было пятьдесят… Молодых, полных
«Надо будет сменить тело на что-то более подходящее», – промелькнула и исчезла в голове того, кем он стал, странная, но такая понятная мысль.
…Нибиру замерзает – они дадут ей энергию. Надо держать атмосферу, надо все больше элементов – что ж! Есть еще те, кому судьба их планеты небезразлична. Они построят здесь то, что надо, и сделают, высосут из этой ужасной планеты все, что необходимо. Может, у них и не так много физических возможностей, но зато хватает времени. Они могут тратить десятки, сотни циклов Нибиру, а это десятки, сотни тысяч циклов того маленького рыжика, которого местные хоминиды почитают за солнце.
Тот, кем он стал, взмахнул хвостом. Если понадобится, они будут жить под убийственными лучами этого светила, лучами, от которых они уже давно отвыкли на Нибиру, планете, потерявшей свою звезду…
Дальше картинки мелькали одна за другой, чередуясь и наплывая друг на друга, создавая в голове ученого водоворот и карусель, уследить за которой было просто невозможно.
…Вот гигантские машины, установки… Нибиру подходит к этой планетке раз в несколько тысяч циклов. Надо успеть за это время многое: тысячи тонн нужных элементов идут в сопла Дур-ан-Ки, она послушно режет пространство, выплевывая такие нужные на родине элементы там, где их ждут.
Теперь его тело не боится лучей местного светила, вместо болот высятся зиккураты храмов, вместо протоков – каналы. Он приосанился и недовольно сощурился.
Всего четыре цикла Нибиру – и такие результаты. Но… Но его тревожит этот затянувшийся эксперимент. Он щелкнул зубами, кисть привычно сжала жезл повиновения, отчего сияние Шамаша вокруг его головы обрело яркий, насыщенный цвет. Окружавшие его смертные и посвященные испуганно попятились.
Какая глупость! Какая ошибка – давать лулу трансгенность. Да, вообще, вся эта канитель с развитием местных хоминидов – глупость. И глупость не его!
Да, после четырех циклов рядовые аннунаки взбунтовались: пустыни Нуми – не самое прекрасное место на земле, а в водной стихии запасов араванакра меньше, чем в скалах. Да, там жарко и неприятно! Но это их долг! Святой долг!
Он скрипнул зубами еще раз. Надо было тех, кто посмел требовать, сразу распылить! Сразу!
Мысли вились в голове причудливым играющим ожерельем, то вызывая новые вопросы, то пробуждая старые чужие воспоминания.
Да, там они были свободны, свободны от обязанностей, от забот, от всего. Они могли бы покинуть свою планету, но решились спасать ее. Бросить сытую жизнь и работать. Что ж теперь пенять?! Кому-то
Зачем он согласился со своим сводным братцем? Эта его затея с хоминидами, найденными в глубине Черного континента, была глупой и бездарной… Но в случае успеха решала проблему нехватки рабочих…
Он сплюнул. Он перенял от смертных слишком много привычек! Они тогда решили одну проблему, зато со временем получили себе на головы кучу новых! А самая главная – то, что эксперимент не остановили на первых лулу. Ну зачем эта свистопляска с мультигенностью, зачем все эти посвященные?
Он ясно дал понять на Совете… Описал все перспективы, все расчеты… Что ж… Придется распрощаться с легкой жизнью. В конце концов, их цель здесь – не игры в богов с лулу, а нечто значительно выше всего этого! Их цель яркое солнце уже село в воду залива, и потому появившиеся перед ним тени вызвали недоумение. Потом изумление и, наконец после того как он глянул себе за спину, страх! Серый холм, под которым все прошлые циклы стояла энергетическая установка и находился центр связи, вспучился ярким невиданным здесь цветком. Этот цветок все больше рос, набирал краски, расползался клубами и завитками. Ему, тому, кем он стал, не надо было объяснять, что это такое. Рука рванула пояс, соскользнула планка, палец торопливо нажал неприметную кнопку. За секунду до того, как террасу дома, на которой он стоял, смело в море, луч карманного дур-ан-ана вырвал его из объятий налетавшего шквала. Что бы ни случилось, у него будет еще время разобраться…
Костя гнал лошадку от Милана к побережью. Генуэзский тракт был самой наезженной дорогой, поэтому по ходу движения приходилось постоянно опережать телеги и вереницы мулов, а также пеших пилигримов и просто нищих. Проскакав таким образом около мили, Малышев справедливо решил, что засветился достаточно, чтобы преследователи перестали опрашивать каждого встречного. После чего круто взял на восток и к вечеру снова увидел древний город. На этот раз он подъехал к Милану со стороны Бергамской дороги и, благополучно миновав стражу, переодевшись в свою обычную одежду, въехал в первый же встретившийся ему постоялый двор.
Причина возвращения у русича была проста. Как бы он ни был скор, все же существовал шанс, что его догонят на пути к Ги. А рисковать он не желал, поэтому справедливо решил, что пересидеть под носом у врага иногда намного безопасней, чем бежать от одного недоброжелателя в лапы другого.
Хозяин заведения довольствовался двумя солидами за комнату и место на конюшне, значит, оставалось еще двести девяносто восемь серебряных кругляшей и пара дней на «разграбление» города. Костя улыбнулся – помочь друзьям надо, это правильно, но пока быть здесь всяко лучше, чем в осажденном замке махать секирой.
Улица, на которой стоял постоялый двор, была не из самых центральных. Судя по вывескам, здесь был квартал шорников, то есть производителей всего, что необходимо для гужевых перевозок: от седла до телеги. Обычно в таких местах не протолкнуться от потертых крестьян, ушловатых приказчиков, повозок и лошадей, но в этот вечер и улица, и прилегавшие к ней переулки были заставлены столами и заполнены толпами веселившихся людей. Как пояснил толстый итальянец, глава цеха шорников Милана выдавал свою единственную дочь замуж за купца из Венецианского квартала. Теперь будут гулять всю ночь, а, может статься, и весь следующий день.