Меч на ладонях
Шрифт:
После того как «полочанина» растянули на цепях у стены, с головы его сняли мешок.
По запаху и сырости Сомохов уже догадался, что находится в подземелье. Теперь он мог в этом удостовериться.
Квадратный зал с низкими потолками, затянутыми разводами от воды и плесени. Темные углы, до которых не доходил свет от единственной лучины у входа. Две расплывшиеся личности с маленькими поросячьими глазками и мясницкими фартуками и знакомая фигура придворного лекаря за их спинами. У стеллажа, украшавшего собой всю стену, стоял маленький суховатый старичок с бодрыми горящими
Незнакомец представился:
– Иоганн Пыгнар. Главный дознаватель его императорского величества.
После представления дознаватель улыбнулся.
Сомохов попробовал хорохориться:
– По какому праву? Да что вы себе позволяете? Я государю буду жаловаться!
Дознаватель улыбнулся широкой добродушной улыбкой старика, которому приходится выслушивать реплики несмышленыша:
– Жаловаться вам, герр Сомохх, можно будет лично Господу Богу нашему, да и то, ежели Он удосужится вас выслушать.
Улугбек Карлович присмирел.
– Это ошибка какая-то. Я к отравлению киевлянина непричастен, – промямлил смутившийся археолог.
Дознаватель напрягся и кивнул головой. Одно из свиных рыл метнулось к небольшому столику в углу и зашуршало, готовя перья и чернила.
– Думал я подождать до прихода отца Анвульфия, но коль вы сами начали говорить… – Пыгнар сделал театральную паузу. – Пиши, Брого. Дознаваемый при задержании начал открещиваться от отравления Кондратия, сына Будимира, сотника и советника императрицы Адельгейды. Хотя никто ему не сообщал о смерти последнего и тем более о его отравлении.
Дознаватель сделал небольшую паузу, наблюдая, как лицо археолога теряет цвет, превращаясь в безликую белую маску.
– Что говорит о его знании об отравлении сотника Кондратия и несомненной сопричастности к этому.
Брого, старательно сопя, выводил скрипучим пером на пергаменте произнесенную фразу.
– Посему считаю необходимым применить к испытуемому форму допроса с пристрастием, дабы уличить его в расхождениях в словах и поступках и избавить зерно истины от сора злословия, – вычурно добавил Пыгнар, поворачиваясь к заерзавшему археологу. – Вы, северяне, говорят, очень крепкие мужи, к боли практически равнодушные.
Он прошелся вдоль стеллажа, походя перебирая развешанные на нем щипцы, колотушки, иглы и плоскогубцы.
– Любопытно будет посмотреть.
В дверь влетел запыхавшийся молодой монах.
– А вот и отец Анвульфий, любезнейший.
Улугбека от тона передернуло. Он проклял себя за длинный язык и решил молчать до тех пор, пока сможет выдержать.
Видимо, это желание нашло отражение на его лице, потому что Иоганн радостно осклабился и удовлетворенно кивнул:
– Это всегда приятно мастеру, когда ему приходится выкладываться и творить что-то неординарное ради достижения своей цели. Я вижу, вы готовы предоставить мне такую возможность.
Он кивнул одному из подручных:
– Начнем, пожалуй, с вот этой вот презабавной штучки.
…Через минуту из казематов донесся первый нечеловеческий
Трое беглецов споро прошли через Магдебург – из района, где селились богатые купцы и придворные, до трущоб бедноты, где по ночам ошивались шваль и бандиты. По дороге Костя приобрел местную одежду. Хобургские наряды кидались в глаза, что вкупе с высоким ростом делало их слишком заметными.
Переждав до ночной стражи в одной из харчевен у городских стен, беглые русичи начали обсуждать свое незавидное положение и перспективы.
Первым высказался Горовой:
– А я ж казау, шо трэба тикать звидсюль. А не рассиживать с царом гэтым. – Казак глубоко вздохнул. Он был самой колоритной личностью среди «полочан» и выделялся в любом месте и в любом одеянии. – Зараз жа нас, мабуть, на усих шляхах по кардону шукать будуть.
Захар согласно кивнул. Своего мнения он не имел, но по молодости любил прислушиваться к старшим.
Костя подтянул поближе к себе кувшин пива, заказанный на всех. Финансы беглецов оставляли желать лучшего. На те деньги, что у них были, они могли позволить себе купить одного коня и сыто прожить неделю. Да и то только на фоне общей нищеты, пришедшей в Европу после нескольких голодных лет. Четыре года в Германии и Франции были неурожаи, и о нормальном существовании могли говорить только зажиточные купцы и экспортоориентированные ремесленники из крупных городов. По селам гулял мор. Урожай этого, тысяча девятьсот пятого года мог выправить общее нищенское положение, но до сбора его оставались практически вся весна и лето. Значит, просто попроситься на ночлег, рассчитывая на гостеприимство взамен на байки о дальних странах, им не удастся. А еда стоит денег.
Кроме того, Германия была одной из немногих стран с сильной центральной властью, а значит, избавиться от преследования императорских ищеек за пределами Магдебурга легко не получится.
Самым простым решением была бы попытка пробиться в Северную марку, земли западных славян. Этот регион начинался от реки Эльбы, то есть сразу за Магдебургом, и заканчивался берегом Одера и территорией Польши. Бодричи, которые не любили католическую империю, еще чтили своих богов. При удаче затем можно было бы проскользнуть через польские земли к Полоцку или Киеву. Но такой вариант, вероятней всего, пришел в голову не им одним. За день мимо харчевни, где они заняли дальний угол, пронеслись полтора десятка конных отрядов. Все в сторону Эльбы.
Можно было попробовать вдоль реки пробраться в земли Богемии. Чешский король был вассалом германского императора, но вел свою политику и искал своих преступников. Там было бы спокойней.
И наконец, можно вернуться, как пришли: вниз по Эльбе до Дании и морем в Новгород. Но и здесь, вероятно, их будут поджидать.
За те несколько дней, что они мирно провели при дворе, археолог умудрился достать и неплохо перерисовать карту местных земель. Вокруг этого лоскутка бумаги сейчас и сгрудились товарищи по несчастью.